Новое русское диссидентство
Саша на Пете женится или все-таки замуж за него выходит, или Почему геи не вписываются в русскую эстетическую матрицу?
Существование геев, а точнее зарождающегося сейчас здесь «гей-комьюнити» — это большая проблема для российского общества. И у этой проблемы так много аспектов — от морального до экономического, что все здесь и не перечислишь. Весьма интересными являются эстетический и языковой (или эстетическо-языковой?).
«Поскольку политика и социальное устройство общества — это не моя специальность, то можно сказать в виде шутки, что у меня с советской властью вышли в основном эстетические разногласия». Так ровно тридцать лет назад Андрей Синявский описывал в статье «Диссидентство как личный опыт» причины своего ареста, приговора к семи годам колонии и последующей эмиграции.
О сексуальной свободе здесь и подавно можно забыть. Российское общество патриархально и, что еще труднее преодолеть, по-детски стыдливо. Здесь доминирует культ мужественности.
Несмотря на то что со времени написания этой статьи, да и со смерти самого Синявского прошло уже много лет, высказанные им мысли об эстетической, интеллектуальной и моральной оппозиции режиму вновь актуальны. Актуальны прежде всего в свете общей популярности протестного настроя в России, но и не менее актуальны для частного проявления этого нового диссидентства — гомосексуального активизма.
Геев, которые заявляют о себе в той или иной форме, становится в России все больше и больше. Совершенно очевидно, что естественным ходом вещей является создание в России по западным образцам движения за равные права голубых. Это, в свою очередь, приведет к появлению здесь квир-искусства, квир-науки и даже квир-религии, а в конечном итоге к росту толерантности, запрету дискриминации и брачному равноправию.
Не сегодня, конечно, но само зарождение этих тенденций действует на российское общество как сильнейший раздражитель, аллерген.
В этом смысле голубые — это квинтэссенция оппозиционно настроенного среднего класса. Вот как оппозиция в целом и геи в частности преподносятся властью и видятся большинством:
Если «белоленточники» просто проплачены Госдепом, то «радужные» — это само смрадное дыхание загнивающего Запада^; если «белоленточники» просто «раскачивают лодку», то «радужные» стремятся разрушить тысячелетние традиции, отравить саму душу русского народа.
В самом этом восприятии геев как противников традиций, ценностей, устоев, как врагов русской души, а не просто как общественных активистов и борцов за права человека кроется понимание этого мучительного сожительства между геями и остальной Россией. Геи не вписываются в русскую эстетическую матрицу. По крайней мере, в примитивно понятую русскую эстетическую матрицу.
Государственная идеология в России, а заодно и навязываемая в государственных СМИ модель восприятия российской действительности очень проста и очень стара — это все те же пресловутые уваровские «православие, самодержавие, народность». Это все то же стремление к авторитарному государственному устройству с монолитным обществом и очень ограниченным пространством для свободы мысли и выражения.
О сексуальной свободе здесь и подавно можно забыть. Российское общество патриархально и, что еще труднее преодолеть, по-детски стыдливо. Здесь доминирует культ мужественности. И на пьедестале этого культа не «мачо», а «челябинский мужик». Национальный лидер управляет самолетами, ныряет с аквалангом, летает на дельтаплане, спасает диких зверей, любит компанию байкеров и рабочих «Уралвагонзавода». Общество строится на принципах дарвинизма и преклонения перед силой. Где здесь место для голубых с их призывами к равноправию, толерантности и всей их либеральной повесткой дня?
Это на уровне официоза. Но и в самой нашей культуре как будто и нет места для приверженцев однополых связей.
Сам русский язык восстает против них. Слово «гей» режет слух и только усиливает ассоциацию гомосексуалов с тлетворными западными веяниями. «Гомосексуалист» — архаизм, «гомосексуал» — новодел, многочисленные «пи…» — при дамах не скажешь. Хорошо слово «голубой» — и по-русски, и прилично, но тоже почему-то популярностью не пользуется, и стало уходить в прошлое.
Даже на пути к такой важной цели как брачное равноправие, голубой активизм спотыкается о глубоко сидящую в русском мозгу бинарную оппозицию — «жениться» и «выходить замуж».
Саша на Пете женится или все-таки замуж за него выходит? Ну нет в русском языке, а значит, в русском сознании гендерно нейтрального to get married, если не считать неиспользуемого нормальными людьми казенного выражения «сочетаться браком».
И такие трудности возникают на каждом шагу. Именно поэтому голубые вынуждены щедро разбавлять свою речь англицизмами «гей», «гей-прайд», «камин-аут», «квир» и даже совершенно непроизносимым в русской транслитерации «ЛГБТ». Ведь язык сломать можно!
Эти особенности очень важны. Язык отражает и в то же время во многом определяет то, на какие смысловые единицы наш мозг делит окружающую реальность.
Говорят, что у эскимосов более сотни слов для обозначения того, что в русском языке обозначается одним словом «снег». У индийских народов примерно так же обстоят дела с тем, что по-русски называется просто «рис». Проще говоря, чем больше места в жизни культурной общности занимает та или иная сторона реальности, тем больше места она занимает и в языке. Впоследствии же маленькие эскимосы, познавая реальность через язык, уже и не могут воспринимать свежий снег и подтаявший снег как одно природное явление.
Вот так и получается, что для русского человека гомосексуальность как бы и не существует, потому что выразить ее доступными языковыми средствами невозможно.
Под привнесенные же термины, которые так нелепо и неказисто звучат, еще надо и мозг свой приспособить. А это неприятно и раздражает.
Возвращаясь все к тому же Синявскому: «В этих сочинениях я не писал ничего ужасного и не призывал к свержению советской власти. Достаточно уже одного того, что ты как-то по-другому мыслишь и по-другому, по-своему ставишь слова, вступая в противоречие с общегосударственным стилем, с казенной фразой, которая всем управляет».
Так уж сложилось, что российский голубой активизм вынужден следовать западным примерам, идти по стопам западного гей-движения, от которого он отстал на десятилетия. Это логичный и естественный путь, который, тем не менее, таит в себе и неочевидные ловушки.
В девяностых никто не потрудился создать русскую гей-терминологию или хотя бы переосмыслить существующие языковые единицы, чтобы дать русским людям возможность обсуждать проблему гомосексуальности в понятных и естественных выражениях, не спотыкаясь об англицизмы. Русские геи и сами себя-то познавали в западных терминах.
Сейчас создавать новую терминологию уже поздно. Геи внезапно обнаружили себя в центре общественной полемики, когда уже не до выработки и обкатки общих понятий.
Так и повелось: геи и Россия говорят на разных языках. Русские геи стали иностранцами в своей стране. Так они воспринимаются большинством, и так они зачастую воспринимают себя сами, мечтая об эмиграции в более развитые и более толерантные страны.
Конечно, геи здесь не оригинальны — все больше и больше молодых и активных перестают видеть перспективы для роста и самореализации в «этой стране». Но каковы бы ни были причины этих упаднических настроений геям нужно помнить, что на самом деле они в этой стране не чужие.
Такие же геи, как они, внесли далеко не последний вклад в создание современной русской культуры вообще и словесной русской культуры в частности. Русская культура принадлежит им в равной степени, как и всем русскоязычным людям. Геи не только могут смело заявлять о своих правах на великое русское прошлое, но и должны заявлять о своих правах на чуть менее великое, но довольно интересное русское настоящее.
Ведь тот же современный гей-активизм — это плоть от плоти порождение русского общества периода путинских нулевых, как и диссидентство было порождением послесталинского советского общества, а не привнесенным элементом или пережитком дореволюционной реакции.
Осознав свое место в русской культуре, языке и эстетике, геям легче будет объясняться с остальной Россией, но на этот раз с полным пониманием своих прав на эту страну с ее прошлым, настоящим и будущим.
И это не означает конформизм. Самобытность гей-сообщества от этого не пострадает, а только окрепнет и расцветет, обогатит собой серую русскую повседневность. Геи как новые русские диссиденты — это и есть плюрализм, которого так не хватает для культурного и социального развития России и от нехватки которого задыхается здесь наш «креативный класс».
Геи должны воспринимать себя именно как новое диссидентство, то есть как русских людей, но мыслящих иначе, чем утрамбованное в монолит авторитарным режимом русское общество.
Понимать под диссидентством следует именно то, что понимал Синявский: «Диссидентство — это прежде всего, на мой взгляд, движение интеллектуальное, это процесс самостоятельного и бесстрашного думания. И вместе с тем эти интеллектуальные или духовные запросы связаны с чувством моральной ответственности, которая лежит на человеке и заставляет его независимо мыслить, говорить и писать без оглядки на стандарты и подсказки государства».
