У кого есть право иметь ребенка: репродуктивные технологии для однополых пар

Матери-одиночки, суррогатные матери, однополые родители… Репродуктивные технологии перевернули наши представления о родственных отношениях. Подарив счастье стать родителями тысячам людей, но и породив множество вопросов: у всех ли есть право на потомство или желание иметь ребенка не всегда «законно»?

Psychologies.ru

Ребенок любой ценой?

Каждый мужчина и каждая женщина, независимо от того, состоят ли они в браке, имеют право воспользоваться вспомогательными репродуктивными технологиями. Такое же право есть и у одинокой женщины^*. Казалось бы, в законе все коротко и ясно. Но это только на первый взгляд. Борцы за права человека возмущены тем, что закон не разрешает использовать вспомогательные репродуктивные технологии однополым парам (которые, впрочем, и сами у нас вне закона). Консерваторы, напротив, предлагают вычеркнуть из разрешительного списка одиноких женщин, оставив в нем только пары, у которых не может быть детей иным способом. А Русская православная церковь, позиция которой приобретает все больший вес, и вовсе против любых помогающих технологий, полагая, что человек выходит за рамки дозволенного ему свыше и пытается присвоить себе божественные функции.

Смущает многих священнослужителей и то, что репродуктивные технологии предполагают обращение с живым существом как с чем-то неодушевленным (например, замораживание эмбрионов для последующей имплантации). Эта позиция удивляет гинеколога Маргариту Аншину, специалиста в области репродуктивных технологий. «Почему, в таком случае, Церковь не выступает против реанимации? – недоумевает она. – Ведь реанимация возвращает к жизни мертвого человека. Есть ли большее посягательство на божественные права? А рождение ребенка видится мне самым богоугодным делом. И если никакие другие способы не помогают, то почему не прибегнуть к репродуктивным технологиям?»

Маргарита Аншина, врач, вице-президент Российской ассоциации репродукции человека, основатель и ответственный редактор журнала «Проблемы репродукции». Занимается проблемами вспомогательных репродуктивных технологий с 1982 года.

Опасения насчет того, что эти технологии «обез-душивают» ребенка, разделяют некоторые психоаналитики. Например, Моник Бидловски (Monique Bydlowski) считает, что «говорить о праве на ребенка недопустимо. Тем самым мы думаем о детях как об объектах, отнимаем у них человечность. Иметь детей – это счастье или несчастье, но ни в коем случае не право». И поясняет: «Понятие «право на ребенка» возникло в 1980-е годы, с открытием метода ЭКО, и было связано с издержками самой технологии: сколько попыток могла использовать пара, чтобы возникла беременность. В Европе первое время было право на 12 бесплатных попыток забеременеть против четырех сейчас».

Основные понятия

Одинокая женщина желает …

43-летняя Наталья признается, что не собиралась рожать ребенка без отца: «Просто до сих пор ни один мужчина не захотел иметь со мной детей, а я знаю, что мое время уходит. Пришлось зайти с другой стороны – сначала ребенок, а там, будем надеяться, и папа». Она практически никому не призналась, что забеременела путем инсеминации донорской спермой. Наталья боится, что ее обвинят в эгоизме, в том, что она удовлетворила свое желание за счет своего ребенка. «Этот упрек связан с бессознательными представлениями о матери-хищнице, не желающей ни делить ни с кем ребенка, ни рвать связь с ним, – объясняет Моник Бидловски. – Конечно, среди одиноких женщин, прибегающих к новым технологиям, такие матери есть, но они есть и в обычных семьях тоже». С этим согласна детский психолог Анна Скавитина. «Я не вижу разницы, родился ли ребенок от случайной связи, от отца, покинувшего мать еще до рождения, или от донора, – отмечает она. – В каком-то смысле донорский вариант даже предпочтительнее. В этом случае мама предпринимает осознанные усилия к рождению ребенка. И к воспитанию его, как правило, тоже относится намного сознательнее».

Анна Скавитина, детский психолог, член Международной ассоциации аналитической психотерапии (IAAP).

Многие психологи, правда, опасаются, что дети, рожденные от доноров, столкнутся с экзистенциальными трудностями, им будет сложнее сформировать собственную идентичность.

«Они ничего не знают о тех, кто дал им свои клетки, и это лишает их части их истории. А ведь мы знаем о важности семейной истории для построения своего «Я», – предостерегает Моник Бидловски. Анна Скавитина на это замечает, что подобные трудности бывают и у детей в полных семьях. «Сегодня даже включенные в жизнь семьи папы нередко с утра до ночи пропадают на работе и их влияние сведено к минимуму, – констатирует она. – Что уж говорить о неполных семьях. И если женщина решает завести ребенка с помощью репродуктивных технологий, она должна быть готова компенсировать эту отсутствующую часть влияния второго родителя».

Маргарита Аншина, основываясь на собственном многолетнем опыте, убеждена:

«Такие дети ничем от других не отличаются. Думаю, что опасения психологов – скорее умозрительные, теоретические построения, чем реальные факты». Эксперты видят главную проблему детей, рожденных одинокими матерями, даже не в отсутствии отца, а в отсутствии информации о нем.

«Ребенку важно включить в свою историю и часть своего биологического прошлого. Узнать что-то о доноре, например, как он выглядел, какие у него были мотивы, семья», – говорит социолог Доминик Мель (Dominique Mehl). Возможность получить эти сведения зависит от законодательства. Так, во Франции донорство спермы разрешено только на условиях полной анонимности. В России донор сам решает, сообщать ли о себе какую-либо информацию кроме медицинской. Оптимальным многие специалисты признают британский подход, когда по достижении 18 лет любой «донорский» ребенок вправе узнать имя биологического отца.

Утроба внаём

Суррогатное материнство – еще один из способов реализовать право на ребенка, к которым общество относится настороженно. Многие считают его выбором богатых женщин, которые не готовы отказаться ради ребенка от светских вечеринок или рисковать своей фигурой. Маргарита Аншина не приемлет такой предвзятости.

«Суррогатное материнство применяется для женщин, которые сами не могут выносить и родить ребенка, – рассказывает она. – Существуют заболевания, при которых это невозможно. На каком основании мы должны обделять этих людей? Разговоры про то, что кому-то лень или не хочется портить фигуру, – пустые слова. У меня не было ни одного случая, когда бы претендентка на суррогатное материнство могла родить сама, но не хотела».

Ущерба для самих суррогатных матерей гинеколог тоже не видит: «Чаще всего женщины идут на этот шаг по финансовым причинам. И если для здоровой, способной выносить и родить ребенка женщины суррогатное материнство – единственный способ, например, купить квартиру себе и своим собственным детям, то что в этом плохого?»

Моник Бидловски, психоаналитик, автор книги «Я мечтаю о ребенке: внутренние переживания матери» («Je rève un enfant, l’expérience intérieure de la maternité», Odile Jacob, 2010).

Моник Бидловски настроена более скептически:

«Разве это не жестоко по отношению к детям, которых эта женщина уже родила: они будут видеть, что их мать готовится отдать брата или сестру за деньги?»

Также психоаналитик опасается жестокости суррогатной матери по отношению к плоду: ведь женщина, которая его носит, отказывается к нему привязываться.

Но Доминик Мель эти опасения опровергает. Она наблюдала 24 пары, прибегнувшие к услугам суррогатных матерей, и видела, «что многие суррогатные матери участвуют в воспитании детей, семьи поддерживают с ними контакт и обращаются как с крестными или просто близкими детям людьми».

Анна Скавитина видит выход в том, чтобы сообщать детям правду об их происхождении. «Конечно, на том уровне, на котором она доступна пониманию ребенка, – подчеркивает она. – Но только зная правду, он может избежать проблем в психологическом развитии. Вот, например, сказка «Дюймовочка» поможет рассказать ребенку про ЭКО. Вспомните: женщина, которая страдает от того, что у нее нет детей, волшебное зернышко – вполне подходящее описание для маленького ребенка. Уверена, что и о суррогатном материнстве тоже можно рассказать простыми словами».

Две мамы или два папы?

Наконец, один из самых спорных случаев применения репродуктивных технологий – однополые пары. В России подобные браки запрещены, но «женщинам запрет обойти несложно. Они приходят на прием с подругами, родственницами – и как мы можем это проверить?» – рассказывает Маргарита Аншина. Добавляя, что услугами врачей пытаются воспользоваться и мужские однополые пары.

«Технологически для этого требуется суррогатная мать и, возможно, донорская яйцеклетка. Но, на мой взгляд, использование таких технологий однополыми парами недопустимо по морально-этическим соображениям», – уверена Маргарита Аншина.

Моник Бидловски, напротив, не видит различий. Она убеждена, что гомосексуальные пары могут стать такими же хорошими родителями, как и гетеросексуальные.

Однако «использование технологий создает путаницу в родственных отношениях, – соглашается она. – Семейные роли трудно объяснить так, чтобы было понятно ребенку».

Анна Скавитина же констатирует, что пришло время пересмотреть само понятие семьи. «В прежней семье из нескольких поколений были мама и папа – и множество взрослых родственников. И они, кстати, своим влиянием могли компенсировать то, что не получалось у родителей. Сейчас семьи стали очень узкими, возможностей компенсации меньше. Но с другой стороны, таким влиянием, такой компенсацией, возможно, способно стать то, что и родителей тоже может быть больше, чем два».

Свой или чужой?

Многие противники репродуктивных технологий недоумевают: отчего бы тем, кто мечтает, но не может родить ребенка, не обратиться к усыновлению? Однако эксперты видят существенную разницу между этими решениями. Маргарита Аншина акцентирует внимание на медицинских проблемах.

«Чужой, усыновленный ребенок – это ребенок отказной. Кто от него отказался? По каким причинам? Думаю, тут можно ничего не объяснять. К сожалению, среди таких детей очень многие страдают серьезными заболеваниями. И далеко не каждый человек, мечтающий о своем ребенке, готов растить чужого больного. Мне очень их жаль. Но моя задача как врача все же состоит в том, чтобы всеми имеющимися способами помочь людям, которые хотят иметь своих детей».

Доминик Мель, социолог, автор книги «Законы о продолжении рода, рождение детей и политика во Франции» («Lois de l’enfantement, procréation et politique en France» (Les Presses de Sciences-Po, 2011).

«Рождение собственного ребенка – это еще и исполнение биологического предназначения, – добавляет Анна Скавитина. – Родить – значит доказать, что я могу, я состоятельна. А у нас в России это биологическое давление усиливается еще и общественным. До сих пор ведь принято считать: раз нет детей, значит, с тобой что-то не в порядке. Родив, пусть даже с использованием любых технологий, женщина доказывает свою состоятельность».

Иногда это приводит к парадоксальным ситуациям, продолжает Анна Скавитина: «Мне приходилось работать с женщиной, которая потратила много лет, сил и средств, чтобы забеременеть. А когда ей это удалось, задумалась об аборте! Ей, очевидно, нужен был не ребенок, а доказательство своей женской состоятельности».

Конечно, вспомогательные репродуктивные технологии – слишком новое явление, чтобы однозначно их оценить. Однако, судя по всему, дело с ними обстоит так же, как и с другими достижениями человечества – от каменного топора до расщепления атома. Они, несомненно, могут быть благом, если осознанно и ответственно подходить к их использованию.