«Радужное будущее». О детях в ЛГБТ-семьях
ЛГБТ-пары и дети из однополых семей о каминг-ауте и о том, как после него меняется жизнь. На днях московский МФЦ подтвердил заключенный в Дании однополый брак между двумя мужчинами, однако вскоре правоохранители признали документ недействительным.
«Меня шокировала правда, но за год привык»
Степан, 17 лет
Мама воспитывала меня одна. К нам в гости часто приезжала мамина подруга — моя крестная. Сколько себя помню, она всегда была рядом, и мы очень хорошо ладили. Когда мне было 12 лет, она вдруг перестала приезжать.
Дети из однополых семей: «Отцы никак не повлияли на мою ориентацию, я гетеросексуален»→
А в 13 лет я узнал, что крестная была моей маме не просто подругой. На тот момент в нашей семье уже появилась Юля — девушка, которую мама любила. Мама просто подошла и сказала, что у нее есть чувства к Юле и она просит их принять. У меня был разрыв шаблона, можно сказать, шок. Поначалу я не мог понять и принять правду. Это было очень странно. До этого я никогда не сталкивался с людьми другой сексуальной ориентации вживую.
Я гетересексуален, но, если придут чувства к человеку моего пола, я это приму
За год я привык к Юле. Она постепенно входила в нашу семью. Сначала просто приезжала в гости, потом оставалась на несколько дней и в конечном итоге стала жить с нами. У нас с ней хорошие дружеские отношения.
Мы живем вместе уже пять лет. Поначалу, когда ко мне приходили друзья, я говорил, что Юля — просто мамина подруга. Старался скрывать. Сейчас я спокойно говорю новым знакомым, какая у меня семья. Мне повезло, я никогда не сталкивался с гомофобией. Люди, узнав, что у меня две мамы, обычно удивляются и говорят: «Прикольно!»
За эти годы я стал более толерантным и по-другому смотрю на мир. Я гетересексуален, но, если придут чувства к человеку моего пола, я это приму.
«Я знала, что сыну понадобится время на осознание услышанного»
Дарья, 37 лет, мать Степана
Я бисексуальна, но к девушкам меня всегда тянуло больше. Первые отношения с девушками у меня были скорее из любопытства, но к 18 годам я поняла, что все это не просто игра. В какой-то момент я просто поставила родителей перед фактом. Они поначалу не отнеслись к этому всерьез, но потом приняли мой выбор. Я родилась в творческой семье, родители давали мне карт-бланш во всех смыслах. Для них главное, чтобы я была счастливой.
«У моих детей будет на одну бабушку больше, чем у всех» Дети ЛГБТ-родителей рассказывают, как росли в однополых семьях→
Я пережила очень болезненный разрыв с девушкой и влюбилась в парня. Мы встречались совсем недолго — всего несколько месяцев. Расставшись с ним, я поняла, что жду ребенка. Отец не изъявил желания общаться с сыном и даже никогда его не видел, хотя и знает о его существовании. (Лет в семь Степа начал спрашивать про своего отца. Я сказала ему, что его папа — замечательный человек, просто люди не всегда встречаются, чтобы быть потом вместе, а иногда судьба сводит их, чтобы происходили какие-то чудеса: вот мы с твоим папой встретились — и появился ты). Я забеременела в 18 лет, ребенка в планах, естественно, не было, я находилась в каком-то расфокусе. Хорошо, что мои родители меня поддержали.
С рождением сына в мою жизнь вошла девушка — это были мои первые серьезные отношения. Мы были знакомы еще до рождения Степы и то сходились, то расходились. Но, когда он родился, мы приняли решение жить вместе. Она стала крестной Степы. Мы прожили вместе довольно долго, но расстались из-за разных взглядов на семью: она оказалась очень любвеобильной, постоянные измены выбивали меня из колеи. Некоторое время мы виделись, но после одной неприятной ситуации полностью прекратили общение.
Я не пыталась скрывать от сына свою ориентацию, но и кричать о ней на каждом углу не вижу смысла
Потом я встретила Юлю. Нас познакомила моя мама: Юля приехала к нам в гости, и как-то быстро все закрутилось. Мои родители любят и понимают Юлю, иногда, кажется, даже больше, чем меня.
Мы поняли, что пора рассказать обо всем Степе, когда решили жить вместе. Я не пыталась скрывать от сына свою ориентацию, но и кричать о ней на каждом углу не видела смысла — и не вижу до сих пор. День, когда я рассказала сыну всю правду об отношениях с моей любимой, был трудным. Подбирать слова было ой как непросто. Я знала, что Степе понадобится время на осознание услышанного, и была готова к непониманию с его стороны. Боялась жутко! Для Степы это, конечно, было шоком. Я поняла, что он даже не догадывался о том, что я интересуюсь женщинами. Сын сказал, что ему сложно понять это, и попросил дать ему время: «Когда я буду готов, мы поговорим об этом еще раз». Через пару дней он подошел, и мы снова поговорили. Степа сказал, что попробует научиться с этим жить, потому что ему важно, чтобы я была счастлива.
Как живут дети в однополых парах→
Юля сразу решила, что переедет к нам, только когда Степа сам этого захочет и позовет ее. Ждали. Было тяжело, но все мучения того стоили. Однажды Степа сказал, чтобы Юля прекращала кататься туда-сюда и стала жить с нами одной семьей. Мы уже пять лет живем вместе, планируем строить дом и рожать ребенка. Друзья сына знают про нашу семью и частенько остаются у нас ночевать.
«Я не рассказываю сыну о своей партнерше: это может оказать влияние на его сексуальную ориентацию»
Екатерина, 38 лет
Свое влечение в «другую» сторону я заметила еще школьницей и никаких душевных терзаний по этому поводу не испытывала. Однако я не давала этому физически развиться: до 28 лет все было исключительно в голове.
Я вышла замуж, родила сына. Впоследствии мы с мужем развелись, так как не совсем подошли друг другу. Потом я прошла через очень серьезное испытание: мой сын попал в автомобильную аварию. Во время реабилитации во мне что-то перевернулось: я решила жить иначе, не прячась от своих желаний.
У меня завязался многолетний роман с женщиной. Для сына она была просто моей близкой подругой: я считаю, что ребенок должен расти в «правильных» условиях, и его воспитанием должны заниматься мама и папа. С первой партнершей мы разошлись через 4,5 года, сейчас я уже больше четырех лет живу с другой. В воспитание ребенка моя партнерша по моей просьбе не вмешивается.
Сейчас моему сыну 16 лет. О том, что моя партнерша мне не просто подруга, он не знает
Бывший муж в курсе моих отношений с женщинами, реагирует нормально, потому что не воспринимает это всерьез. Мне кажется, ему было бы обиднее, если бы я была в отношениях с другим мужчиной.
Тяжело и страшно было признаваться в своей ориентации собственной маме. Мне просто надоело врать, куда я хожу и с кем собираюсь жить и строить отношения. Но мама оказалась очень мудрой женщиной: она сказала, что не понимает меня, но принимает.
Сейчас моему сыну 16 лет. О том, что моя партнерша мне не просто подруга, сын не знает. И пока и не нужно: мне кажется, что это может оказать влияние на его дальнейшую жизнь и сексуальную ориентацию. Свой образ жизни он должен выбрать самостоятельно, без визуальных влияний. Сам ребенок пока никаких вопросов не задавал.
“У нас в паре нет понятия измены”: белоруска про свободные отношения, бисексуальность и воспитание детей→
Раньше я думала о совместных детях с моей партнершей. Спустя 10 лет жизни в «розовом» мире скажу так: каждая женщина должна принимать решение о рождении ребенка самостоятельно, кто бы ни был на тот момент жизни ее партнером.
«Мы никогда не врали дочери о наших отношениях»
Нина (30 лет) и Зина (37 лет)
Нина: Я понимала, что гетеросексуальные отношения не для меня, но успела выйти замуж. В браке родилась дочь. Через полгода размышлений и метаний я решила развестись. Первое время думала, что это судьба, потому что гормоны — то, что нельзя изменить, но со временем моя гомосексуальность и жизнь без мужчин стали осознанным выбором. Я знаю множество людей, которые живут всю жизнь закрыто, так что я, сравнивая себя с ними, могу сказать, что почти сразу приняла свою ориентацию. Я боролась и борюсь со своей внутренней гомофобией, чтобы внешняя не могла меня разрушить.
Дочери было три с половиной года, когда мы с Зиной съехались: мы объяснили ей, что теперь будем жить вместе, как семья, и Зина теперь ее как бы вторая мама. Мы никогда не врали, что мы подруги или сестры. Решение рассказать дочери о наших отношениях было скоропалительным. Сейчас я понимаю, что оно было нужно больше для нас, чем для нее. Получилось, что мы как будто навязали это понятие «мама» дочери, не дав ей возможность самой выбрать, как кого называть. В какой-то момент дочь просто стала называть нас по именам.
Мы только начали жить вместе, когда приняли закон о гей-пропаганде. Было страшно потерять ребенка, будущее казалось почти невозможным. Тогда же мой бывший муж стал грозиться, что отсудит дочь. Мы нашли адвоката, но на наше счастье муж оказался слишком ленив для дальнейших действий. С момента развода прошло 7 лет. Бывший муж не особо стремится общаться с дочерью, хотя она его очень любит. А когда видится с ней, говорит, что Зина ей — никто и что мама только та, кто родила. Мне больно смотреть, как дочь разрывает, когда мы говорим одно (и она видит, и живет в этом), а другие важные для нее люди обесценивают это.
Мы, как и любые семьи, иногда переживаем кризисы и вынуждены опираться только на себя. Нам не у кого искать поддержки. Для родителей наши отношения — игра, баловство.
Когда дочь была помладше, она хотела жить с подружкой. После школьной социализации в ее играх — исключительно гетеропары
Коллеги, подруги, люди, с которыми у меня какие-либо отношения, — все в курсе моего семейного статуса. Подруги дочери знают, что у нее две мамы, некоторые их родители тоже. Мы по очереди забираем дочь из школы, и учителя одинаково разговаривают с нами. Пока все тихо-спокойно, но я не верю в комфортную жизнь в этой стране. С каждым годом здесь становится все мрачнее и мрачнее, особенно в плане самовыражения и свободомыслия. Мы рассматриваем вариант эмиграции в Европу.
Когда говорят о гомофобии, обычно подразумевают физическое насилие. Однако гомофобия заключается и в обесценивании гомосексуальных отношений, их высмеивании и замалчивании.
У гетеросексуальных семей есть много повседневных привилегий: например, матери и отцу не нужно объяснять, кем они приходятся ребенку. Несмотря на наличие нотариально заверенной доверенности на сопровождение ребенка, в больницах, школах и т. д. моя партнерша сталкивается с непониманием и невозможностью называть себя мамой, как это происходит дома.
Зина: Я пыталась жить обычной жизнью до 23 лет, пока не познакомилась с девушкой и мы с ней не съехались. В дальнейшем, после того как мы разошлись, были вялые попытки устроить свою жизнь с мужчиной — очень сложно было повстречать девушку, с которой хотелось бы развивать отношения.
Я никогда не планировала рожать или заводить ребенка любым другим способом. Так что, когда я познакомилась с Ниной, мне пришлось решать — готова ли я жить втроем. Еще сложность была в том, чтобы объяснить дочери, почему поменялась ее семья и вместо папы с ней и мамой живет другой человек. И что я не пытаюсь занять место ее отца, который перестал проявлять к ней интерес после расставания с женой.
Как уже сказала Нина, свою ориентацию мы от ребенка не скрываем. Разговариваем о том, что семьи бывают разные — с нашей разговорчивой девочкой вообще скрывать что-то сложно. И в садике, и потом в школе она всем рассказала про нашу семью. Помню, как-то отвела ее в сад и шла домой. Навстречу мальчик с мамой, тычет в меня пальцем и говорит, что у девочки две мамы и вторая — это я. Мама ответила, что так не бывает. Обидно, но, может, и к лучшему.
Когда дочь была помладше, в ее играх были две женщины. Еще до недавнего времени она хотела жить с подружкой и планировала их быт. После школьной социализации в ее играх — исключительно гетеропары. Мы же хотим одного — чтобы к своим решениям она приходила осознанно и умела строить здоровые отношения.
