Уехавшие. Истории гей-активистов, эмигрировавших из СНГ
Любой активизм — это борьба меньшинства с большинством, отвоевывание своих прав, идей и позиций. Тем более когда речь идет об ЛГБТ-людях.
Изоляция, агрессия, оскорбления, насилие — для них на постсоветском пространстве все это обыденно. Истории гей-активистов. Они покинули свои страны, семьи, друзей из-за давления и невозможности быть собой. Быть дома. Герои рассказывают, как они живут сейчас и почему эмигрировали. Возможно, навсегда. Публикуем совместный материал СПИД.ЦЕНТРа и международного проекта Unit.
Глеб Латник, Россия — США
Я родился в небольшом уральском городке недалеко от Екатеринбурга. Работал на металлургическом предприятии, затем уволился и занимался бизнесом. Однажды на меня даже напали после посещения гей-клуба в Екатеринбурге. Позже я переехал в Москву, открыл бизнес в сфере питания.
Через какое-то время мне пришлось вернуться в родной Первоуральск из-за проблем со здоровьем: в Москве меня отказались лечить по медицинской страховке. В родном городе я выходил на пикет против закона о запрете гей-пропаганды — в день, когда его рассматривала Госдума. Обо мне говорили все местные СМИ. Журналисты спрашивали: «Неужели вам не страшно?». Я отвечал: «Страшно. Но молчать еще страшнее». Когда появился закон «О запрете пропаганды гомосексуализма», я подумал: «Как такое возможно в XXI веке?». В этот момент я очнулся: узнал, что в принципе происходит с правами человека в стране.
После одного из нападений в Первоуральске у меня было предынсультное состояние. Лежал в больнице, не мог работать, тратил деньги на медицинское обслуживание. Полицейские отказывались принимать мои заявления: «Пидоров убивать надо. Скажи спасибо, что ты остался жив».
Оставаться было небезопасно, я вернулся в Москву. Жизнь после возвращения стала трудной: из-за ЛГБТ-активизма меня не брали на работу.
В день открытия Олимпийских игр мы с группой активистов пытались исполнить российский гимн и развернуть радужный флаг на Красной площади. Задержание тогда было жестким, в отделении один из полицейских швырнул меня. Они пугали, что я окажусь в тюрьме, если не прекращу свой активизм. Через две недели я улетел в США. Не зная английского и без денег.
Мне было негде жить. Помочь вызвался Дэвид, у которого я прожил два дня. Потом он помог мне переехать в другое место, но мы регулярно пили с ним кофе. Постепенно мы все больше времени проводили вместе и в итоге вступили в брак.
В США я поддерживал создание акта Магнитского, протестовал против пропагандистского канала Russia Today, выходил на акции напротив Российского посольства во время президентских выборов. Создал RUSA LGBT DC — организацию, которая помогает русскоязычным ЛГБТ в Америке.
Я не хочу останавливаться и буду продолжать борьбу. Верю, что когда-нибудь Россия все же будет свободной.
Автор: Владан Райнс
Джавид Набиев, Азербайджан — Германия
Мне 29. ЛГБТ-активистом я стал в 2012, с тех пор борюсь за равенство и справедливость для ЛГБТ-людей. Я уехал в Германию в 2014, когда активистов и журналистов в Азербайджане стали очень жестко преследовать. В ожидании немецкой визы мне пришлось провести четыре года в Грузии и Турции. В это время я был в депрессии и в отчаянии. Но знал, что для продолжения борьбы за права других мне надо сначала помочь себе.
Первые месяцы в Германии было очень сложно. В лагере для беженцев меня травили, и психическое состояние стало еще хуже. Соседи в Азербайджане угрожали меня убить, а в полиции на это никак не реагировали. Наоборот — они меня унижали. Мою квартиру после отъезда отобрали. Я не чувствовал себя там в безопасности, и в итоге потерял все. Азербайджанские СМИ устроили травлю — публиковали мои личные фото с женихом. Один из журналистов выяснил, кто он, и написал гомофобный материал о нашей помолвке, назвав ее позором и угрозой обществу. Гомофобное общество отобрало у меня парня.
Жить в Германии и бороться за права ЛГБТ в Азербайджане — не так просто. «Тебе легко говорить, ты в Германии в безопасности. Попробуй заниматься этим здесь», — обычно говорят мне активисты из Азербайджана. Но прекращать я не собираюсь. Жизнь в Германии дает доступ к международным ЛГБТ-организациям, ЕС, ООН и возможность работать вместе с активистами со всего мира, чтобы привлечь внимание к происходящему в Азербайджане. Я выступал на 39-й сессии Совета ООН по правам человека от имени азербайджанского ЛГБТ-сообщества.
Сейчас работаю над анализом массовых задержаний геев и трансгендеров в Азербайджане в 2017 году. Помогаю организовать взаимодействие между ООН и Азербайджаном по поводу произошедших тогда незаконных арестов, движения дел в суде, условий задержаний, давления и насилия, пыток.
Автор: Самад Исмаилов
Андрей Ревин, Молдова — Бельгия
Я уехал из Молдовы шесть лет назад. В апреле 2013 года должен был сделать выбор между жизнью с болью и унижениями на родине и нормальной, но в которой больше не мог видеть родных и близких. Я получил политическое убежище в Бельгии, на основании того, что подвергался гонениям и даже физической агрессии из-за своей сексуальной ориентации.
Несмотря на страх прогулок по Кишиневу под осуждающими взглядами прохожих, у меня были моменты, когда очень хотел быть дома, рядом с любимыми людьми. За эти шесть лет, что я здесь, в Бельгии, на родине произошло много событий, которые я пропустил. Четыре года назад умерла моя бабушка, и я не смог приехать на ее похороны. Сейчас мой дедушка очень болен, и я понимаю, что, возможно, больше никогда не застану его при жизни. Что бы ни случилось с твоими близкими — ты не можешь приехать в страну даже для того, чтобы попрощаться с родными. Если бы я приехал в Молдову — мне бы не позволили вернуться в Бельгию.
И все же я не сожалею о сделанном шаге — ведь то, что происходило здесь, дома, причиняло много боли. А с тех пор как я переехал в Бельгию, меня ни разу не оскорбили на улице, никто не смеялся надо мной, не говорил в лицо ужасных вещей.
Сложнее всего было во времена студенчества, когда я не знал, как правильно реагировать и противостоять нападкам. Надо мной подтрунивали даже университетские профессора. Прохожие оборачивались и изучали с ног до головы, громко смеялись и выкрикивали оскорбления в мой адрес. Наверное, их взгляды притягивала моя одежда — яркая и современная. А также моя походка… Сейчас она изменилась — стала более мужской, уверенной. Тогда походка была скорее кокетливой. А может, и прическа била в глаза. Я отличался от большинства парней на улице.
Жизнь начала выравниваться, когда я устроился на работу и начал порядочно зарабатывать. Это помогло снять квартиру и обрести уверенность в собственных силах. Перешел на заочное обучение. Тогда же начал участвовать в публичных мероприятиях, организованных ГЕНДЕРДОК-М, в том числе в социальных экспериментах по тестированию общественной реакции на гомосексуальные пары, начал требовать соблюдения прав ЛГБТ-людей, участвовал в протестах и маршах равенства. Несколько раз появлялся на ТВ. Меня увидели сокурсники и родственники. Каждое мое появление сопровождалось несколькими упреками, замечаниями. Но я был уверен, что могу изменить ход вещей.
Несмотря на то, что я никогда не прятал своей сексуальной ориентации, родители узнали, что я гей, достаточно поздно. Первыми узнали двоюродные сестры, мать сумела свыкнуться с мыслью что сын — гей, а отец не смог. Он узнал об этом через год после того, как я переехал в Бельгию, кто-то из знакомых сказал, что видел меня по ТВ. С тех пор мы не общаемся — он заявил, что ему не нужен сын-гомосексуал. Через пять лет родственники передали мне, что он хотел бы встретиться со мной. Очень больно, когда твой родной отец говорит, что не нуждается в тебе, что ты позор семьи. Сейчас я не готов ему это простить и не знаю, смогу ли когда-нибудь.
Тем не менее я не обижен на молдован. Я считаю, что они столь гомофобны из-за ограниченности в доступе к информации. Я считаю, что проблема — в государственной политике, посредством которой определенная категория людей натравливается на другие, более уязвимые.
Я перестал быть активистом после того, как переехал в Брюгге. Большую часть времени посвящаю бизнесу — гостинице и ресторану, которыми управляю. Оставшееся время посвящаю себе и двум домашним бенгальским кошкам.
Я хочу иметь дом, гостиную комнату с камином. Перед камином стоит кресло-качалка, и новогодняя елка. А рядом со мной — мой любимый и мои коты. Эта картинка счастливой семьи, которую я столько раз видел в детстве, в книгах и на экране телевизора.
Автор: Дойна Ипати
Богдан Глоба, Украина — США
Я приехал в Нью-Йорк из Киева, а родился в Полтаве — маленьком городе, где все по своим законам. А я не играл с парнями в футбол, не ходил на дискотеки с девушками, зато ходил на бальные танцы. В те времена это означало, что ты голубой, как пелось в песне Бориса Моисеева.
Тогда я себя еще не идентифицировал как гея. В 2000-х информации про ЛГБТ не было никакой: только Верка Сердючка, Борис Моисеев и шутки некрасивые. Вот и вся информация. Еще журнал выходил «Один из нас» — первый и, наверное, единственный ЛГБТ-журнал в Украине. В конце журнала публиковали сокращенные объявления о знакомствах, например: «М. ищу М. без МП» означало «мужчина ищу мужчину без материальных проблем». Как кроссворд! Если нравилось, был адрес, и отправляешь письмо. Потом переписывались несколько месяцев, фотографиями обменивались, а потом встречались. Это могло происходить годами. Так я познакомился со своим парнем.
Потом мама узнала, что я гей, мы поссорились, меня выгнали из дома, я ушел жить к парню, с работой были проблемы. Когда уволили, понял, что нужно уезжать из Полтавы, что не выживу там. И переехал в Киев.
На моей первой работе в Киеве директор был понимающий, и на какое-то время меня отпустило. Большой город, с квартирой было проще. Как раз после оранжевой революции был бурный экономический рост, никаких правых движений, нападений на геев — все зарабатывали деньги. Тогда я и начал заниматься активизмом: ходил в комьюнити-центр ЛГБТ, сфотографировался на обложку «Один из нас», а потом появилась идея организации «Точка опоры».
В 2012 году я попал в программу по ЛГБТ-адвокации в Америке и привез оттуда кучу идей: мы начали системно работать с парламентом, сотрудничать с бизнесом, говорить о дискриминации на рабочем месте. Я уговорил маму основать родительское движение. А в 2014 году выступил в парламенте и прямо там сделал каминг-аут. Большой скандал! После меня пригласили работать помощником главы парламентского комитета по правам человека, и я занялся продвижением гражданского партнерства и антидискриминационного законодательства.
Казалось, что все поменялось. Так и было. А потом начало ухудшаться. Еще во времена Януковича начались кампании пророссийских депутатов против ЛГБТ, участились нападения, стали поступать угрозы. На наш офис напали. Во время Майдана стали системно нападать на гей-клубы. Потом война с Россией: пророссийские депутаты попрятались, но идеи традиционной семьи перехватили национал-патриоты. Все думали, что Порошенко будет помогать ЛГБТ: он пообещал, что поддержит гражданское партнерство, но в 2016 году правительство отказалось от идеи либерализации. И тогда к нам стало приходить больше людей, которые были против: прайды усиливались.
Как только я начал активно заниматься адвокацией, публиковаться в журналах, работать в парламенте, мне стали постоянно поступать угрозы. И когда два года назад меня пригласили на выступление в Америку, я решил, что не вернусь. Попросил политическое убежище. Сейчас жду интервью — и уже не смогу вернуться.
В Нью-Йорке я не стал просить материальной помощи у государства и сразу пошел работать. Сейчас у меня несколько проектов по онлайн-маркетингу и украинская организация «Proud Ukraine». Занимаемся адвокацией и помощью ЛГБТ-украинцам, которые переехали в Америку или Канаду. Все на свои деньги.
Тяжело, когда не можешь вернуться в родные места. Зато есть ощущение физической безопасности: не страшно на улице за ручку гулять, целоваться со своим партнером. Есть и проблемы: американцы не признают наши дипломы, много рисков, боишься заболеть, потому что медицина очень дорогая. И сейчас в Америке портится отношение к мигрантам: я вижу, как меняется тональность дискуссии в Facebook и в обществе. Но что касается ЛГБТ-части — все проще.
Автор: Ника Воюцкая
Данияр Сабитов, Казахстан — Чехия
Об отъезде я думал давно, наблюдая за тем, что происходит с правами человека в Казахстане. Я не видел возможности реализовать себя как ЛГБТ-активиста и журналиста. Поэтому год назад решил уехать в первую очередь по политическим причинам. Кроме того, у меня появился любимый, и я хотел жить свободно. Этим летом, уже находясь в Чехии, я сделал каминг-аут.
Здесь я всего год и пока не социализировался, но по-прежнему нахожусь в информационном поле Казахстана и даже еще сильнее включился в казахстанскую повестку. Мне говорят, будто я сейчас не знаю, что происходит в стране, дескать, выпал из контекста. Такой взгляд, особенно при наличии интернета, кажется странным. Если бы я уехал из Алматы в Актау, значило бы это, что я не могу комментировать происходящее в Алматы? Я ничего не отвечаю на это людям — даже сейчас это выглядит как оправдание.
С моим кругом общения, социальным капиталом и профессией мне остается только продолжать свою работу. В марте прошлого года мы с друзьями запустили сайт kok.team. Мы не можем просто так его бросить, потому что активистов в стране можно по пальцам перечесть. А русскоязычным проектам на тему прав ЛГБТИК мы не нужны, у них своя повестка. Кроме нас самих, у нас нет никого.
Я гражданин Казахстана, мне важны люди, которых я знаю, люблю и перед которыми несу ответственность. Я уехал, потому что у меня не было возможности говорить. И заткнуть мне рот, когда я получил эту возможность, не получится.
Автор: Айсулу Тойшибекова
Ислом Ализода (псевдоним), Таджикистан — Австрия
Мы с моим партнером уехали из Таджикистана шесть лет назад. Незадолго до этого меня пытали, унижали, угрожали посадить и вымогали взятку в отделении полиции. И все только потому, что я гей. Я понял, что, если останусь, все это повторится снова, и мы решили уехать в Европу.
Здесь я впервые узнал, что такое ходить по улицам без страха. Конечно, можно было бы забыть про Таджикистан и просто жить. Но я знаю, что там остаются тысячи ЛГБТ-людей, жизнь которых похожа на ад.
Вместе с моим парнем и друзьями мы помогаем ребятам уехать из Таджикистана и получить убежище за рубежом, связываем их с организациями, которые могут помочь, консультируем сами. Мы работаем без привязки к организации. Здесь я увидел, что настоящие активисты работают без грантов, и надеюсь быть таким же: зарабатывать основной специальностью, но все свободное время тратить на то, что меня волнует. Очень горжусь тем, что за несколько лет удалось вытащить [из Таджикистана] уже пять человек.
Международные фонды советуют нам обращаться в таджикские неправительственные организации, но мы их даже слушать не хотим. Там они не всегда сохраняют в тайне информацию про ЛГБТ-людей, а держать свой статус в тайне — жизненная необходимость для гея в моей стране.
После того, как я оказался в Европе, стал давать много интервью, помогал проводить исследования жизни ЛГБТ-сообщества в Таджикистане. Тогда же таджикские «правозащитники» стали выходить на меня и советовать заткнуться: «Ты уехал, получил свое, сиди и молчи».
Особенно горжусь своим участием в берлинском прайде в этом году. Это был мой первый прайд. Мы сшили национальные костюмы разных областей Таджикистана, чтобы показать, что мы есть во всех частях республики, просто нас не хотят видеть. На этот прайд впервые обратили внимание таджикские СМИ. Под репортажами люди оставили кучу комментариев. Большая часть была полна ненависти, проклятий и угроз. Меня узнали на фотографиях, стали угрожать мне и моей семье, которая все еще живет на родине.
Самое ужасное — что даже геи, живущие в Таджикистане, упрекали меня за появление на прайде в национальных костюмах. Мне неприятно все это слышать, но я дал себе слово — больше никогда не молчать.
Автор: Лола Ходжаева
Армен Агаджанов, Армения — Украина
Сколько себя помню, я всегда был активистом. В начале в Грузии, будучи этническим армянином, живущим в Тбилиси, я проявлял свой активизм в защите национальных, этнических, религиозных меньшинств. В 2012 году я был вынужден переехать в Армению с внутренним четким решением больше не заниматься активизмом, так как в Грузии сильно пострадал из-за него.
В мае того же года я устраивался на работу в одну из ереванских русскоязычных газет. Это был период, когда подорвали DIY паб, и я решил взять тему для статьи «Политический подтекст во взрыве клуба и спекулирование ЛГБТ-вопросами». У меня планировалось интервью с Мамиконом Овсепяном, председателем Pink Armenia, 22 мая, прямо на следующий день после Марша культурного разнообразия. После того, что на нем увидел, я понял, что не могу оставаться в стороне от активизма — все равно буду высказывать свою гражданскую позицию, если увижу несправедливость.
В Киев я уехал по работе. Пришел момент, когда понял, что нахожусь в процессе выгорания, мало занимался активизмом — он не давал того результата, который бы меня удовлетворил. Так что я снова решил сменить направление работы — сейчас занимаюсь вопросами людей, живущих с ВИЧ (этой же проблемой занимался и в Pink Armenia).
Это международная организация, которая работает в 15 странах Восточной Европы и Центральной Азии. Я занимаюсь стратегической информацией, а также рядом адвокационных вопросов, в основном это региональная адвокация.
В Ереване, кроме меня, нет открытого человека с открытым ВИЧ-положительным статусом. После того как в марте этого года я совершил каминг-аут и заявил, что живу с ВИЧ, кроме меня только еще один парень сделал то же самое. Остальные молчат. Да, про способы передачи ВИЧ знает любой гей, но это не означает, что на практике все применяют методы профилактики, к тому же и сама стигма по отношению к людям, живущим с ВИЧ, даже в ЛГБТ-сообществе не до конца устранена.
В Украине немного легче: Киев — большой город, а сам вектор страны — более европейский, люди более открыто настроены ко многим вещам. Сейчас в Украине продвигается идея равенства и, исходя из этого, принимается много законов, в которых прописывается запрет любого типа дискриминации. Но и тут находятся люди, которые считают, что все люди равны, но кто-то равнее: «Мы про геев, лесбиянок не говорим, они нас не интересуют, будем защищать мужчин и женщин, остальных — нет».
Автор: Арминэ Агаронян
