Фильм не о любви
Я не помню нашей первой встречи. Давно перекрыто все, что было в прошлой жизни, приходится по песчинкам восстанавливать лица и события, то, что важно и что уже не имеет смысла, — с постоянным риском, что эти часы перевернутся еще раз и опять забудется все, что было до того. Снова начнутся бесконечные поиски ориентиров и устойчивого грунта.
Я не помню первой встречи, но остальные до сих пор проносятся перед глазами, и я в тысячный раз пересматриваю наш фильм, которым жила все это время. Время, где больше не за что держаться. В нескончаемой смене кадров, в многолюдной толпе, на опустевших улицах, в свете кафе и на берегу моря я вижу ее глаза — яркие, прозрачные, глубокие. Она смотрит на меня внимательно, будто считывая недосказанное, и каждый раз, когда я ловлю этот взгляд, мое сердце делает кульбит.
Часто думаю о другом времени и других обстоятельствах. Наверное, так думает каждый человек, когда по определенным причинам не сложились отношения, которых очень хотелось. Есть в этих словах, кроме горечи и сожаления, доля утешения, маленькая надежда, не та окончательность, которую оставляет за собой приговор. «Другое время и другие обстоятельства» (которых, конечно, не будет, потому что жизнь одна) помогают смириться и принять вот эту — имеющуюся — реальность: здесь и сейчас мы не вместе.
Нас разделяют не только границы, решения, обязанности — мы разделены нашими травмами, и это намного сильнее притяжения
Когда ее задержали, это было ударом под дых. Я еще не знала, что люблю, и боль в груди казалась мне естественным отголоском нашей дружбы. Потянулись дни и месяцы ожидания, болезненных упоминаний имени, вопросов от друзей и общих знакомых, счастья редких писем, ожидания приговора.
Однажды меня пригласили на свидание в ресторан, окна которого, по иронии судьбы, выходили на стены «той самой» тюрьмы. Было невыносимо находиться так близко, быть отделенной от нее стенами и не мочь ничего с этим поделать. Сидя с другой, мыслями я была там — у забора, за которым, так близко и так далеко, она проживала свое заключение, полное боли, страхов и отчаяния.
Ни в тот момент, ни после, я не поняла, о чем было то саднящее чувство внутри меня. Понимание пришло намного позже, когда я встретила ее снова, уже на свободе, и снова отпустила — за ту сторону границы. Потом граница, которую сделали физической — стеной и забором — стала выедать мое нутро и сделала меня пустой, как город без нее. Пустоту эту невозможно ничем заполнить.
Тюрьма украла у нее месяцы жизни, бездушные люди лишили спокойствия и уверенности в будущих часах и минутах, многие связи не прошли испытания на близость и доверие, а главное — она потеряла дом, в который не может вернуться.
Ее пустота не перестает существовать от смены городов и съемных квартир, от красивых пейзажей, бесконечных поездов и автобусов, новых людей. Подвешенная в воздухе, в неопределенности завтрашнего дня, она вынуждена решать сотни вопросов, которых просто не было бы, если бы она имела возможность просыпаться у себя дома.
Граница — большой восклицательный знак, висящий над нами обеими, — а точнее, вероятность ее закрытия — и стала тем самым пунктом, из которого мы смогли попробовать. Я не готова была терять ее еще раз, не готова была проходить через это снова: жить в невозможности увидеть и обнять, постоянно ждать хоть каких-то вестей, бесконечно скучать и уже не надеяться на встречу.
Любовь не случается внезапно — по крайней мере, не со мной. Она должна вызреть во мне, прорасти, чтобы распуститься теми цветами, которые, к сожалению, не растут без шипов. С нею так и было: я поняла далеко не сразу, но зато в самый неподходящий момент, когда и без того хватало катаклизмов, не было никаких надежд на перемены и все вокруг работало на то, чтобы разделять.
Именно здесь я начинаю думать о другом времени и обстоятельствах, более спокойной жизни, отсутствии препятствий и открытых дорогах.
Мы смотрим друг на друга из глубины своих травм, изначально воспринимая в штыки все, что будет сказано, потому что нет сил выстраивать защиту, потому что заранее ждем, что будет больно
И поэтому на каждое «да» находится свое «но». Швы расползаются неумолимо, остаются только два куска ткани, похожие по цвету и рисунку, но не совпадающие по краям. И это несовпадение является определяющим в теперешних условиях, которые требуют полной отдачи для других, более глобальных целей, в сравнении с которыми значительно проигрывает отдельно взятая любовь.
Она проросла во мне и прочно укрепилась — я ношу ее внутри, не понимая, что теперь делать, и спотыкаюсь каждый раз об эти корни, слишком живые, чтобы их вырывать. Остаюсь с городом наедине — с городом, о котором теперь не могу сказать даже ей, — и живу здесь так, будто мы с ним не знакомы: он не распознаёт мои следы, а у меня больше нет для него историй. Пустота заполняет собой все больше места во мне и в нем.
Наши попытки держать связь напоминают переписку разведчиков, у которых разные ключи к шифрам: вопросы остаются без ответов, ответы же расплывчатые, максимально далекие от того живого, что никак не затянется. Примерно так я писала ей в тюрьму, не зная, получила ли она предыдущее письмо или нет, — наугад, представляя, как она будет рада хоть каким-то моим строчкам, осторожным и выверенным. Даже если они совсем невпопад.
Я живу в стране, где остро не хватает любви. Люди не обнимают друг друга на улицах, мы одиноки и заперты в своих квартирах, как в маленьких тюрьмах, и потому мне хотелось касаться. Касаться ее, видеть, обнимать; отдавать себя и напитываться ею, чтобы хватило на какой-то период в моей собственной клетке. За этим контактом не сразу замечается другое, более глубокое и трудно преодолимое — чужое одиночество, чужая боль от незажившего, которого ты касаешься с желанием любить, но приносишь совсем не любовь.
Травмы, нанесенные нам последними годами, эти маленькие черные дыры, забирают у нас практически всё, и я чувствую себя разбитой на мелкие кусочки каждый раз, когда думаю, что в другое время и в другом месте мы могли бы быть счастливы.
Стена на границе может стоять годами и десятилетиями, которых нет ни у кого из нас, а жизнь — она вот здесь, прямо сейчас, в моей осенней берлоге и в ее квартире, с которой каждый вечер прощается солнце перед тем, как уйти.
Когда не могу уснуть, я пытаюсь найти, о чем можно мечтать. Раньше я пробовала угадать, какой будет наша встреча. Теперь уже знаю, какой она была — и у меня нет надежды на новую. Но иногда, в моменты, закономерность которых пока не могу отследить, я все еще вижу ее глаза и даже так, в воспоминаниях, перестаю дышать.
Больше всего мне хочется снова ее обнимать, держать сонную в своих руках и учиться засыпать вместе с ней — наверное, поэтому здесь я не могу уснуть и не хочу просыпаться
Когда закрываю глаза, работают другие законы, там свое время и пространство, можно даже успеть посмотреть несколько историй, прожить не одну жизнь. Может быть, однажды, когда я снова научусь спать и не бояться своих снов, среди них будет именно та история, которой так не хватает. История, в которой хочется остаться. Жизнь, которую хочется прожить.
Ева Орлова
HUKANNE — спецпроект Gpress про жизнь ЛБК-сообщества. Мы выросли в Беларуси и продолжаем говорить о своем опыте из разных состояний и точек на карте.
