«Говорите по-нормальному» – хотя бы раз приходилось слышать многим из тех, кто использует беларуский как язык повседневного общения. «Нормально» значит по-русски.
Несмотря на то, что, согласно Конституции Республики Беларусь, государственных языков в стране два, вытеснение беларуского изо всех сфер общественной жизни носит системный характер.
В Беларуси продолжает стремительно сокращаться число школ с обучением на «мове». В 2019 году, например, на беларуском имел возможность учиться только каждый десятый ребенок. Также за 1990-2020, по данным ПЕН-центра, уменьшился с 33,3 до 1 миллиона годовой тираж беларускоязычных журналов, и с 312 до 79,6 миллиона экземпляров – газет. За этот же период в три раза сократился тираж книг. В 2022 из почти 30 профессиональных театров постановки на «мове» идут всего в шести. Кроме того, беларускоязычные люди регулярно сталкиваются с давлением и угрозами: в стране с двумя официальными языками «нормальный», де-факто, лишь один.
По сравнению с цифрами переписи 2019 года, доля беларусов, считающих беларуский родным, снизилась на 20%, а тех, кто говорит на «мове» дома, сегодня – минус миллион с хвостиком. Понимая, что около 500 000 беларусов в настоящее время живут в вынужденной эмиграции, предположу, что беларуский эти дни чаще звучит на улицах Польши, Украины и Грузии.
С осени 2023 «нормальность» просочилась и в столичный транспорт: из указателей метро власти убрали латиницу, более точно передававшую фонетические особенности беларуского – и добавили русский. В Орше названия улиц и музеев теперь вообще не дублируются по-беларуски, а в Гомеле в единственном беларускоязычном логотипе, предложенном ко Дню города, были ошибки.
«Стремительное уменьшение количества носителей языка титульной нации ни в коем случае не может характеризоваться как естественный процесс и безусловно является результатом и свидетельством последовательной принудительной русификации со стороны государства», — суммирует ПЕН-центр. Ситуация с дискриминацией «мовы» настолько печальная, что UNESCO присвоил беларускому статус уязвимого языка, что является первым из четырех этапов, описывающих степень риска вымирания.
Когда я смотрю на эти цифры или в очередной раз натыкаюсь в Интернете на дискриминационные замечания, где русскому и беларускому приписывают «норму» и ее отсутствие, то вспоминаю еще одну область, где битва за равенство и уважение также ведется уже не первый год. Это область гендерной и сексуальной идентичности.
К сожалению, как в авторитарных, так и в странах, называющих себя демократическими, люди нередко сталкиваются с трагическими последствиями, если отступают от «традиционного» цисгендерного шаблона во внешности, поведении и интимных предпочтениях. Предубеждения, устаревшая или неточная информация о сексуальной и гендерной идентичностях, а также стереотипное – часто открыто дискриминирующее – изображение ЛГБТК+ в публичном поле, ведут к формированию негативного отношения.
«Других» начинают бояться, презирать и насильно принуждать к «стандарту» большинства
А агрессия, в свою очередь, нередко заставляет ЛГБТК+ людей скрывать свою идентичность и жить «в шкафу».
Кроме того, последние годы дискриминация ЛГБТК+ в ряде европейских стран – в частности, в Италии, Венгрии и Нидерландах – являются частью политики ряда партий в борьбе за власть. Страх и невежество в результате ведут к росту преступлений на почве ненависти. Например, последние данные Офиса по национальной статистике в Великобритании констатируют рост агрессии, направленной на трансгендерных людей: за последний год он составил 11% и за последние пять – 186%.
Стоит ли здесь упоминать недавно принятый в России закон о запрете «пропаганды нетрадиционных сексуальных отношений», где звучат такие сомнительные с точки зрения здравого смысла формулировки, как «демонстрация нетрадиционных отношений и предпочтений» или «навязывание» информации, которая может «вызывать интерес к гомосексуальным отношениям».
Языковая и гендерная дискриминация действительно идут где-то рядом. Не являясь близкими по содержанию, язык и гендер выступают объектами из области личного – области, которые внешние силы пытаются контролировать, решая, что хорошо, а что «ненормально», опасно и даже, как в случае России, наказуемо.
Размышляя об этих параллелях, мне кажется, что языки бывших империй сравнимы, в широком смысле, с полем «традиционного» – гетеросексуальностью. Английский, я вижу здесь неким агрессивным мачо, привыкшим «причинять добро» и постулирующим свои правила игры. Американский английский – скорее бисексуалом/кой, с панчем из «Римских каникул», где «both variants are possible»: как в фонетической и грамматической нормах, так и в интимных предпочтениях. Исландский, сознательно изолирующий свой вокабуляр от остального мира, – определенно, аутосексуалом.
С наследием в виде не только Пушкина, но и исторической формулы «в СССР секса нет», русский язык на фоне роста агрессивного национализма – антисексуал.
Официальный язык Индии, где говорят на около 2000 различных диалектах, хинди (его также загадочно определяют как «диалектный континуум») – пансексуал.
А «мова»? «Мова» это квир
Во-первых, как «мова», так и квир – это про отсутствие единого строгого образца. Вспомните свои школьные годы: как жестко нас дрессировали правилами русской пунктуации, всеми этими причастными и деепричастными оборотами, не/ни и т.д. А первая и единственная заповедь беларуского – о боже, да! – «як чуецца, так і пішацца».
Во-вторых, пластичность. Как в лексике беларуского, так и в стиле квира можно проследить любопытные смешения и заимствования из самых неожиданных источников, существующие при этом в гармонии. беларуские слова – это цукар-Zucker, лёс-das Los, фарба-die Farbe из немецкого; «абцасы», «бровары», «брамы», «гарбата» и «цнота» из польского; «бар», «гітара», «таксі» и «фота» из английского. Достаточно адаптивна и грамматика беларуского – интересен кейс легкости и фонетической естественности в «мове» феминитивов. Квир же, если осторожно процитировать в рамках стереотипов, это и про блестки, и про каблуки, и про подтяжки. «Смешать, но не взбалтывать». А, может, как раз наоборот.
В-третьих, «мова», как и квир – это про свободу быть собой.
Ни сексуальная, ни языковая идентичность не могут быть модными, ведь они обе, как я уже говорила выше, имеют отношение к миру приватного
На языке мы видим сны или думаем, а сексуальную или гендерную идентичность формируем, исходя из внутренней психической настройки. Табу и того, и другого – нонсенс. Гендер ведь нельзя выбрать – сознательно кем-то стать, поддавшись «пропаганде», – или, наоборот, перестать кем-то быть. Точно так невозможно и запретить в себе родной язык: язык колыбельных, язык бабушкиных рецептов или дедушкиных историй.
Да каранёў нельга вярнуцца, можна толькі дазволіць сабе быть сабой – і стаць вольнымі.
Ольга Бубич
***
HUKANNE — спецпроект Gpress про жизнь ЛБК-сообщества. Мы выросли в Беларуси и продолжаем говорить о своем опыте из разных состояний и точек на карте.
