ЛГБТК-активизм в эмиграции: чем живут и как работают активист:ки за пределами Беларуси
В последние годы беларуский ЛГБТК-активизм сильно изменился. Непрекращающиеся репрессии, рост гомофобии и трансфобии со стороны государства, принятие гомофобных и трансфобных законов — всё это негативно сказалось на сообществе. Многим пришлось уехать. Мы поговорили с тремя активист:ками о том, как они поддерживают связь с беларуской повесткой и как обустраивают жизнь на новых местах.
Соня, квир-активистка
«Пришла очередная повестка, и я почувствовала, что очень устала»
В Беларуси я сначала работала в молодежной образовательной сфере по темам прав человека, гражданской активности, профилактики ВИЧ и СПИДа. Потом присоединилась к интерсекциональной квир-фем-инициативе “Closet Free” (сейчас она прекратила существование). Мы работали с молодежью из ЛГБТК-сообщества, освещали вопросы домашнего насилия и прав женщин, создавали безопасные пространства. Затем я присоединилась к еще одной инициативе с фокусом на фем-квир-повестку.
Из Беларуси я уехала год назад. Ко мне приходили на протяжении трех лет: проводили профилактические беседы, несколько раз задерживали на двое-трое суток до суда, дважды давали сутки в суде, присуждали штрафы, задерживали на день без всяких протоколов и документов. Например, на Дзень Волі меня и других задержанных просто катали из РУВД в РУВД, никак не оформляя. В 2020 году на меня было составлено пять протоколов. Из-за того, что мои сестры тоже активистки, внимание ко мне было повышенным. После одного из задержаний меня отчислили из университета. Меня забрали прямо на учебе, вместе с документом об отчислении повезли в РУВД.
Зимой 2022 года у нас дома был обыск, потом мне пришла очередная повестка, и я почувствовала, что очень устала.
«Случился серьезный депрессивный эпизод»
Сначала я поехала в Финляндию, провела полгода там. Потом по Дублинскому регламенту меня перенаправили в Литву. Я тут уже полгода. Вся моя семья тоже покинула Беларусь и теперь в безопасности.
Сейчас, когда я смотрю на свой опыт извне Беларуси, он ощущается более жестким, а тогда мозг все это блокировал, заметал в подсознание.
Изнутри Беларуси всё это не ощущалось как п****ц — просто было постоянное напряжение. Каждый раз, когда я выезжала из страны и напряжение пропадало, было так странно
После переезда меня накрыло. Случился серьезный депрессивный эпизод. Я читала, что в эмиграции кризис чаще всего наступает через год, тогда как поначалу все кажется интересным и классным. Но у меня произошло наоборот: все это время было очень плохо, и только недавно я начала понемногу приходить в себя. В Финляндии я завела собаку, и это стало спасением. И Хельсинкский прайд дал заряд энергии и радости. Но вообще там я чувствовала себя оторванной от квир-сообщества и от беларусов. В Литве стало намного проще почувствовать связь и сопричастность: тут у меня есть знакомые, плюс быстро появились контакты с новыми людьми.
В Литве я общаюсь не только с беларусами, но и с литовцами. Среди них есть молодые политические активисты. И мне удивительно слышать, как они планируют изменения, пошагово расписывают действия для решения той или иной задачи. Это не похоже на мой опыт активизма в Беларуси. При этом я не чувствую, что эта разность опытов меня как-то радикально отчуждает. В моем опыте собеседники и в Литве, и в Финляндии внимательно слушали и были открыты к тому, чтобы узнавать о ситуации в моей стране и о том, в каком контексте я работаю.
Я для себя замечаю, что у тех активистов, которые работали в беларуском гражданском секторе до 2020 года, сохраняется связь с реальностью внутри Беларуси. У тех, кто пришел в активизм в 2020 или позже, а после достаточно быстро эмигрировал, есть, как мне кажется, сильная оторванность. Их многое удивляет, о многом, что происходит в Беларуси, они просто не знают. Их активизм исходит из потребностей беларусов в эмиграции без какого-либо другого фокуса.
«Хотелось бы перестать заниматься активизмом, но не получается»
Из той обратной связи, которая у нас есть, заметно, что образовательные активности для сообщества как внутри Беларуси, так и в диаспорах, не очень актуальны. Люди хотят просто спокойствия и безопасности: поделать коллажи, порисовать, полепить, пообщаться друг с другом.
На первые полгода после эмиграции я совсем выпала из активизма. Я не понимала, что я могу делать, не видела смысла, не знала, куда себя деть. От этого прямо отдельно накрывало, потому что активизм давал мне смысл, ощущение контроля, хотя бы маленького, даже когда вокруг п****ц. Но тогда я ощущала глубокое выгорание. Я, наверное, и сейчас его чувствую. Мне хотелось бы перестать заниматься активизмом, но не получается — без активизма появляется ощущение потери контроля над действительностью. Я стараюсь сейчас вырабатывать навык дистанцирования, отказываться от работ и активностей, которые меня разрушают, заниматься только низовыми проектами, которые на сто процентов мне подходят. В Беларуси такой возможности не было — приходилось включаться во все вне зависимости от своих ресурсов.
Тони Лашден, квир-фем активист:ка
Двойная эмиграция, экстренная работа, чтение новостей и отсутствие времени
В Беларуси я много лет занимал:ась активизмом, который был направлен на повышение видимости феминистской и квир-повестки в обществе. Я делал:а фестивали, образовательные и просветительские мероприятия, вел:а курсы, читательские группы, кинопросмотры – в общем, использовал:а все доступные мне формы, чтобы поддерживать молодых ЛБК+ девушек, транс и небинарных людей в том, чтобы отстаивать свои интересы. В последние годы это трансформировалось в организацию более безопасных пространств и прямую помощь: организацию психологического консультирования, групп само-помощи и групп поддержки в Беларуси.
У меня было две эмиграции из Беларуси. В 2016 я уехал:а жить в Швецию, где жил:а до 2020, а потом вернул:ась в Беларусь и жил:а там до 2021. В 2021 я переехал:а жить в Украину.
В связи с тем, что моя вторая эмиграции, в отличие от первой, была очень спонтанной и она пришлась на тот период, когда я планировал:а продолжать жить в Беларуси, после переезда я просто продолжил:а делать то, что делал:а в Беларуси.
Если в 2021 у меня было мало пространства и времени осмыслить свой переезд, то к 2022 этого времени не осталось вообще
Мне пришлось уехать из Украины в 2022 из-за вторжения России, и 2022-2023 были для меня перенасыщен экстренной работой со многими группами: квир-людьми в Беларуси, квир-людьми в Украине, беларускими мигрант:ками в Украине, Грузии, Польше, Литве. Много работы, которую я делал:а, я делал:а потому, что считал:а это своим долгом. Для меня было важно солидаризироваться с людьми в Украине и помогать в силу своих умений и навыков. Это был очень тяжелый для меня период: и эмоционально, и физически. Ключевой вызов для меня лично заключался в том, что критическая ситуация в Беларуси происходила и продолжает происходить вместе с разворачиванием полномасштабного вторжения России в Украину. Лично я чувствовал:а, что нельзя зарыться только в одну тему и работать по ней: каждый день необходимо было погружаться в разные новостные повестки, переваривать огромное количество информации и вытаскивать из себя решения чрезвычайно сложным ситуациям. В 2022 я столкнул:ась с ПТСР и значительным ухудшением моего физического здоровья.
«Хронический стресс, с которым сталкиваются люди в Беларуси, негативно влияет на здоровье»
Сейчас моя ключевая потребность в восстановлении. Я стараюсь выделять больше времени для своих интересов и увлечений и выйти из цикла экстренной работы. Я осознанно пытаюсь создать пространство, где можно обдумать полученный опыт и посмотреть, что я бы хотел:а делать, на что у меня есть силы и, главное, что приносит мне витальность.
Активисткам, которые продолжают работать в Беларуси, важен доступ к психотерапии и, по мере возможностей, поддержка получения медицинских сервисов. Хронический стресс, с которым сталкиваются люди в Беларуси, очень негативно влияет в целом на здоровье, и людям чаще нужно обращаться к врачам за помощью.
О доступе к ресурсам, видимости и новой иерархии в активизме
Думаю, что это задача тех, кто находится в более безопасном положении, активно доносить информацию из Беларуси до международного сообщества, не рискуя при этом сообществом и активистками внутри страны. Такая видимость и эта функция говорения от лица сообщества дает много символических и иногда экономических возможностей, которые, безусловно, выстраивают иерархию внутри активистких групп. Кого куда приглашают, могут ли эти люди туда добраться, насколько это безопасно – ответы на такие вопросы показывают, насколько критически важный активизм внутри Беларуси может быть сделан невидимым, и как люди, занятые в нем, могут быть маргинализованы.
Моя личная стратегия – перенаправлять приглашения и возможности, которые ко мне приходят
Если по каким-то причинам такую возможность нельзя передать, я стараюсь использовать свои высказывания в медиа, чтобы возвращать фокус на ситуацию в Беларуси, на базе той информации, которую передают колежанки из страны, и четко артикулировать их потребности и запросы.
Несмотря на такой мой подход, я признаю, что моя видимость в медиа и доступ к ним, и возможность безопасного контакта – это серьезная привилегия. Я вижу свою задачу в том, чтобы поддерживать контакт с активистками внутри страны и сверяться, что я могу сделать с этой привилегией.
Каця, квир-фем-активистка
«Это не планировалось как эмиграция»
Отправной точкой моего активизма стал 2019 год, начало пандемии коронавируса, которую отрицали беларуские власти. Тогда я волонтерски шила маски для медработников, участвовала в сборах на средства индивидуальной защиты. В 2021 году начала включаться в ЛГБТК-активизм. Я делала фотопроекты о жизни ЛГБТК-сообщества, проводила для сообщества лекции и мастер-классы о фотографии и цианотипии. Сейчас я продолжаю заниматься неформальным образованием и производством контента для ЛГБТК-людей, а еще учусь на правозащитницу.
Я переехала в Литву год назад. Это не планировалось как эмиграция: я поступила в магистратуру и уехала учиться с целью потом вернуться. Но постепенно ко мне приходило понимание, что приехать домой я уже не смогу. Год был сложным: у меня случился тяжелый депрессивный эпизод, и активизм был тем, что меня хоть как-то держало и придавало смысл. Активизм – и еще моя подруга, тоже беларуска, активистка и квир-человек. Мы вместе переживали сложности адаптации, поддерживали друг друга.
«Главное, что можно противопоставить вызовам, – это рутина»
За этот год столкнулась и с личными вызовами, и с тем, что мешает моей активистской деятельности.
Во-первых, это были эмигрантские проблемы: как снять жилье, как заработать деньги, как легализоваться. У меня были проблемы с визой, которые переживались еще тяжелее от того, что я не знала языка и была оторвана от друзей и близких.
Во-вторых, ряд факторов делает более сложным и мой активизм. Весь этот год мне не хватало (и не хватает сейчас) живых встреч с командой. Мы находимся в нескольких странах, и это меняет и крепость связи друг с другом, и то, как по-разному мы воспринимаем контекст. У меня были проблемы с визой и легализацией, я год не видела родителей – и у других участниц команды в это время тоже происходили трудные события, наступали тяжелые состояния.
Мне кажется, что самое главное, что можно противопоставить вызовам, – это рутина
Регулярные созвоны с командой, создание календариков-планов, ежедневные маленькие обсуждения общих дел и индивидуальных проблем и состояний. Это помогает, во-первых, разбивать большие задачи на маленькие шаги и в каждом из них видеть ценность, что уменьшает риск выгорания, а во-вторых, возвращает чувство общности в команде, помогает почувствовать опору в том, что вы создаете вместе.
Мне как активистке в качестве поддержки важен доступ к психологической помощи, потому что зачастую в эмиграции психика летит в тартарары. Также я должна заботиться о физическом здоровье: я нуждаюсь в мониторинге потенциальных проблем и хронических состояний, и думаю, обострение некоторых моих заболеваний связано с тем, что я постоянно ощущаю тревогу за себя, коллег и близких, меня подавляет нестабильность и ненадежность будущего. От других активисто:к в эмиграции я слышу похожие истории, так что это, вероятно, наша общая проблема. Было бы куда спокойнее, если бы мы могли опереться на какую-то ясную картину дальнейшей жизни, но, к сожалению, ее нет.
«Мы можем использовать свою безопасность как ресурс для помощи тем, кто сейчас в стране»
Исходя из моего опыта, активист:кам внутри Беларуси тоже нужна постоянная психологическая поддержка и доступ к сервисам, связанным с физическим здоровьем. Находясь в эмиграции, мы можем использовать свою безопасность как ресурс для помощи тем, кто сейчас в стране: общаться с журналист:ками, адвокатировать проблемы квир-беларусок на международном уровне. Активисты и активистки, которые остаются в Беларуси, невероятно важны. И мы можем рассказывать о том, какой опасности они подвергаются и как можно эффективно оказывать им помощь в различных ситуациях.
Варвара Д.
***
HUKANNE — спецпроект Gpress про жизнь ЛБК-сообщества. Мы выросли в Беларуси и продолжаем говорить о своем опыте из разных состояний и точек на карте.
