Беларуска – о том, как приняла трансгендерного сына

«Ну да, не девочка-кокетка, не хочет с детства украшения носить. Бывает!»

На интуитивном уровне Мария всегда обо всем догадывалась, чувствовала. Она вспоминает одну из первых историй, когда ее четырехлетняя дочь предложила игру, чтобы мама называла ее именем мальчика. Говорит, что испугалась и потрясла ее за плечи со словами «надеюсь, ты у меня нормальная». Но не знала, что делать, как об этом говорить и кому задавать вопросы.

– Я вообще часто действую как страус: в случае чего – голову в песок. А если учесть, что у нас кругом асфальт, как еще голову не разбила, не знаю, – шутит она. – Из-за этой своей черты я до последнего держалась, не хотела видеть реальность. И, к своему стыду, была невеждой: считала, что важнее первичные половые признаки. Поэтому говорила себе, что мой ребенок просто не из ранних. Ну да, не девочка-кокетка, не хочет с детства украшения носить. Бывает!

А в подростковые годы появилась надежда: увижу, что где-то реснички накрасит, где-то с подружками браслетик сплетет, на трудах рукавички свяжет. И сразу легче становилось – ведь это «девичьи дела», думаю, вот оно и пошло. А то, что платья не хочет носить, что сережки и украшения не любит – ну, и у меня уши не проколоты, и я, по рассказам своей мамы, в куклы не особо играла.

Хотя, бывало, даже посторонние люди подсказывали то, что я должна была заметить. Помню, выбираем в магазине вещи, я все склоняю к какой-то девчачьей одежде, в ответ слышу сплошное «нет», и вдруг продавец подходит и говорит: «Мама, ну неужели вы не видите, что не нравится это вашему ребенку. Слишком уж вы давите. Ему явно другое по душе – обратите внимание, какой голос низкий».

В общем, жила все эти годы в полном отрицании. Только вот все равно рано или поздно внутренняя природа возьмет свое. Правда, что природа настолько глубже и серьезнее, я и понятия не имела. Были бы тогда у меня все эти знания – смотрела бы на вещи иначе и сразу бы все приняла.

«Всё, мать, пойдем. Я про себя все понял – теперь это тебе расскажет врач»

Сегодня Мария обращается к своему ребенку так, как он себя ощущает, – через местоимение «он» и называет сыном. Мама прошла свой непростой путь отрицания, осознания и принятия. Хотя порой было нелегко и даже казалось, что уже не стоит жить.

– Как я узнала про трансгендерный переход своего ребенка? Он просто чуть ли не за руку повел меня к сексологу.

Ему было тогда чуть больше 18 лет. Записал нас в центр и сказал: «Всё, мать, пойдем, я знаю, кто тебе поможет. Я про себя все понял – теперь это тебе расскажет врач».

Мы пришли, сначала доктор побеседовал с ним отдельно, а потом вызвал поговорить лично уже меня. Говорит: «Вы знаете, что такое транссексуальность?» Он тогда такой термин назвал. Конечно, интуитивно я могла предположить, о чем речь, но сказала «нет». Опять закопала голову в песок.

Затем врач сказал: «Похоже, это про вашего ребенка – природа у него такая». Я сразу в слезы. Как? Что делать? Как быть? Казалось, на тех словах у меня случился конец света и жизнь закончилась.

Я ощущала страх и ужас жуткой болью прямо в солнечном сплетении – а потом меня накрыла апатия. Ничего не хотелось делать, не было сил, будто небо с землей поменялись местами. Все сопротивлялась, думала, может, это вылечат? Может, врач ошибся? Может, перерастет?

На второй нашей встрече доктор сказал, что ни в коем случае не стоит копаться в себе, искать виноватого или момент, после которого что-то пошло иначе. Это так не работает. И добавил, что вместо того, чтобы тратить энергию на самокопание, лучше направить ее на то, чтобы ребенок больше радовался жизни и чувствовал любовь. Потому что в его ситуации семь случаев из десяти, по статистике, – это суицид.

«Я видела, как плачет муж, всего два раза в жизни: когда умер его отец и в тот самый день»

– Нас учили с детства: не выделяйся, будь как все. Поэтому я боялась, кто и что скажет, как посмотрит, что будет думать. Да и родственникам как рассказать?

Папе сын сообщил все сам. Муж сразу заплакал. Я видела такое всего два раза в жизни: когда умер его отец и в тот самый день. Они долго разговаривали: сын тогда сказал, что, оказывается, с детства пытался нам все про себя рассказать, но мы просто делали вид, что не видим и не слышим. И тогда он решил затаиться и играть в эту игру, которую мы и общество ему навязывали. Боялся, что попытаемся его лечить или отведем к каким-нибудь врачам, которые примут его за ненормального. Потому и признался только после 18 лет.

А вот бабушка новость приняла позитивно – даже сказала, что этот образ ему действительно больше идет, теперь все на своих местах. А то раньше чувствовался какой-то диссонанс.

Рассказывать второй бабушке муж не хотел. Говорил: «Не дам убить свою мать». А как не рассказать, если мы все вместе живем? Вот представьте, зовет она внука обедать, кричит девичье имя, а он приходит весь перекошенный, ему плохо. А потом злится на бабушку, хотя у них такая связь, такие близкие люди друг другу.

Да и врач подтвердил, что обязательно надо поделиться с родными и близкими, потому что тогда человек лучше социализируется. Ребенок должен быть принят в семье, должен чувствовать и видеть – его воспринимают именно в мужском поле. Муж все равно сомневался, не знал, как подобрать слова, и тогда сын сказал: «Я сам».

Мы ушли из дома, часа два ходили-бродили вокруг, а когда вернулись, свекровь в хорошем настроении, у сына радость в глазах. Спросила нас: «Так чего ж вы мне раньше не сказали? А то я до сих пор его не тем именем называю».

По сути, все преграды и страхи оказались просто у нас в голове: думаю, мы сами накрутили себя больше, чем было нужно. А всего-то стоило поговорить, чтобы рухнули все стены.

Отец мой, правда, человек категоричный, даже авторитарный. С ним поначалу пришлось непросто. Моей маме он сказал, что была у него единственная внучка, а теперь нет внуков вообще. Но прошло время, и все наладилось, пожали руки друг другу искренне. Во всяком случае мой папа старался, как мог. Вот уже как два года его с нами нет.

«Сел на корточки, стал рвать на себе волосы и говорит: “Думаешь, добровольно я бы хотел все это проживать?”»

– Изменились ли мои чувства к ребенку после пройденного пути? У меня была желанная беременность, мы с мужем были очень счастливы и всегда ощущали, что будем заботливыми родителями. В молодости у меня даже были дурацкие мысли о том, что я буду самой лучшей мамой. Так что ребенка я любила всегда – но что-то и правда изменилось. Пожалуй, чувства стали какими-то более осознанными.

Хотя сын говорил, что не помнит особой нежности и заботы с моей стороны. Я не понимала: как так? А потом он объяснил, что в детстве не воспринимал мою любовь, потому что чувствовал, что вкладываю я ее в другого человека. В ту девочку, которой он не являлся, – он ведь чувствовал себя иначе.

Из-за этого диссонанса он не мог в полной мере ощутить даже родительскую любовь. Когда я это поняла, то перестала сокрушаться.

Как у меня получилось все принять? Во-первых, мне действительно очень помог сексолог: я ходила на консультации к нему несколько раз, и он все объяснял, рассказывал о других случаях, пытался донести, что это просто природное явление, что есть процент трансгендерных людей и он был всегда. И что это норма.

Во-вторых, сын давал мне литературу, брошюры с самыми распространенными вопросами, которые обычно волнуют родителей. А через время я пошла на группу поддержки родителей ЛГБТК+ детей. Сначала это были консультации с психологиней, потом появилась еще одна мама, потом третья. И так постепенно я начала и сама искать информацию, которой делилась с другими матерями.

Главным для меня тогда было одно – не потерять своего ребенка. Поэтому если я могу дать совет, то скажу, что в первую очередь стоит направить все силы на сохранение отношений. А во вторую – на то, чтобы шаг за шагом разбираться, читать, изучать. Нам о таком в детстве не рассказывали, а жаль.

Я очень благодарна сыну за то, что он помог разобраться, нашел правильные слова и специалистов, которые все объяснили. Не бросил меня с этим один на один – а я не бросила его.

Никогда не забуду, как в самом начале после каминг-аута мы сидели на кухне и я все еще пыталась сопротивляться: мол, может, с мальчиком надо познакомиться, может, еще перерастешь. А он сел на корточки и стал рвать на себе волосы. Говорит: «Знала бы ты, сколько раз я начинал, пытался соответствовать паспорту, носить девчачью одежду, делать макияж. Думаешь, добровольно я бы хотел все это проживать?»

И от этих слов мне стало так больно за своего ребенка. И я просто поняла, что люблю его несмотря ни на что. И не хочу потерять.

Что еще важно знать родителям, так это то, что шок, отрицание, гнев, вина – все это проходит. Просто дайте себе время. У меня даже было желание уйти из жизни: казалось, что как прежде уже не будет, – но это не так. Через время всё заиграло новыми красками. И вдруг оказалось, что наши отношения в семье вышли на какой-то новый уровень, где я стала более понимающей, принимающей, где испытала настоящее счастье и единение с ребенком. И жить от этого стало легче.