«Пельмени в морозилке»: развод, холодный дождь и сахарное шоу
Стереотип о том, что квирные партнерства по умолчанию защищены от манипуляций и злоупотребления властью, очень живуч в сообществе.
Сколько бы рилсов про пресловутые «красные флаги» мы не перепостили в соцсети, признать, что твоя семья оказалась небезопасной для тебя или твоего ребенка, — страшно и трудно. Особенно если вы вместе уже сделали так много для того, чтобы ваша мечта про лесбийское «долго и счастливо» обрела легальный статус.
Это вторая история из цикла про лесбийские разводы. Первую историю можно почитать здесь.
***
Я разводилась два раза: первый раз в гетеробраке, второй раз – уже в браке с женщиной. И второй мой развод оказался намного жестче, чем первый. В первом все было очень «стандартно»: дети с остаются мамой, имущество поделили, папа по выходным. По меркам государства это был стандартный, «постсоветский» развод. Да, у нас, конечно, были скандалы, но это не отняло у меня столько ресурса. Потому что мне было, по большому счету, все равно. Я достаточно поздно себя осознала, но когда осознала, все остальное уже было проще. Он был против, но я его больше не спрашивала. Вся моя семья в то время крутила пальцем у виска.
А потом я сделала камин-аут и осталась вообще без родственников. В семье моей бывшей жены все тоже было несладко, я даже не знаю, чьи родственники повели себя хуже. В конечном итоге, мы просто уехали от всего этого: она, я и мой младший ребенок от первого брака. В страну, где законы работают, а наш брак будет защищать государство. Два года мы провели в центре для беженцев, в ожидании защитного статуса. И вот через два года, когда мы это все получили, наконец, съехали в свою квартиру и началась какая-то более-менее нормальная жизнь, наша семья рассыпалась.
Когда наши отношения только начинались, это было из серии «Мы поженимся и никогда не разведемся»
Вообще, когда она делала мне предложение, то скорее на «слабо» меня взяла, потому что я после первого развода сказала «больше никаких браков» — с таким опытом уже не хочется шутить. Но она меня так «окучивала», преподносила это как ценный приз: вот все хотели на ней жениться, это она не хотела, а вот со мной согласна. И детей «все с ней хотели, а она хочет только со мной». Это уже потом, когда я с ее бывшей девушкой поговорила, то выяснилось, что все было не так…
В Европе развод регулируется государством. И здесь государство заботится о том, чтобы — если в паре есть совместные дети – они получали по 50% опеки каждого родителя. «Отбить» одностороннюю опеку очень сложно, и для многих однополых пар это становится проблемой. Недавно был довольно громкий кейс, когда две девушки с детьми бежали из России, а следом приехал биологический отец и отсудил совместную опеку. Суд не учел тот факт, что она беженка и не сможет поехать за детьми на родину, если он их увезет. В итоге так и вышло. Теперь дети там, а она здесь. Ужасная история, на самом деле… Мы все общались – беженцы часто вращаются в своем пузыре. Поддерживали эту девушку, так она попала в наш близкий круг. Когда мы женились, она пекла нам торт на свадьбу, делала мне букет. А где-то через полгода нашего дружеского семейного общения, она получила свое социальное жилье и моя бывшая жена быстренько к ней «свинтила».
Я узнала об этом почти случайно: посторонние люди мне сказали, что видели ее stories, которые от меня были скрыты. И вся эта грязь, вся эта мерзость началась… Оказалось, что все ребята из нашей компании знали, что у них закрутился роман: их видели вместе, слышали, что только не было… А мне продолжали вешать лапшу на уши, доказывали, что это я сумасшедшая.
У нас был один серьезный разговор, потом другой. И все каждый раз заканчивалось слезами, какими-то претензиями… Одна ситуация вообще мерзкая. В тот момент у меня была запланирована поездка, и жена настояла, чтобы я поехала. И вот я уезжаю, а они с любовницей приезжают к нам – «присматривать за собаками». И ребенок слышал, как они целуются, хихикают и возятся в нашей спальне, на нашей кровати…
Когда она съехала к любовнице, я стала узнавать про развод. Здесь, чтобы развестись, нужен адвокат, и это очень дорого: иногда до 10-15 тысяч евро. Но людям с низким доходом адвоката может почти полностью оплатить муниципалитет. Я заплатила своему адвокату всего 350 евро за первую консультацию, еще 85 евро за судебные издержки – это очень хороший вариант с учетом европейских цен на юридические услуги.
Кроме адвоката можно еще нанимать медиатора, который должен помочь вам составить условия для раздела имущества. Я этого не сделала и очень пожалела впоследствии. Мы договорились обо всем на словах, и я рассчитывала, что она сдержит свое слово. Медиатор стоил бы для нас еще 400 евро, но у меня была бы на руках подписанная и заверенная бумага о разделе имущества. Сейчас я знаю, что это важно, и я рекомендую всем, если есть такая возможность, обязательно это делать. Лучше ты потратишь деньги на медиатора, но потом не обнаружишь, что из квартиры вынесена вся техника на сумму в три раза больше, как это было у меня. Слава богу, когда мы поженились, она не взяла опеку над ребенком, поэтому нам не пришлось ее делить: ребенок мой, и вопросов не было.
Дальше я стала узнавать, как я могу ее выписать из нашего «общего» социального жилья. Потому что она осталась прописанной, хотя съехала, а если вы прописаны под одной крышей, то для государства вы являетесь налоговыми партнерами. Это создает всякие казусы. Например, даже если твой партнер не дает тебе ни копейки на ребенка, считается, что он «вносит свой вклад», раз вы живете вместе. Соответственно, тем, кто живет в паре, сильно урезают пособие на ребенка. Или если один из бывших партнеров делает огромные долги, они автоматически «вешаются» на второго.
Пока человек получает пособие, он обязан ежемесячно подавать отчеты о том, что у него нет других источников дохода. После развода я была в состоянии полного нокдауна: ни есть, ни спать, ничего не могла. И она приезжала, подписывала эти отчеты для муниципалитета, носила их чиновникам. Я спросила: «А разве там ничего не надо поменять?». — «Нет, ничего не надо поменять».
Она приезжала два раза в неделю «собирать вещи». В какой-то момент на втором месяце этих «поездок» я попросила: «Ты можешь как-то определиться, взять сразу все свои вещи и больше не приезжать, дай мне передохнуть. Окей, ты мне врала в лицо, что ты не у любовницы живешь, а из милости съехала, пока у нас «острый период», ладно, хрен с тобой, но ты можешь не приезжать сюда каждые две недели без предупреждения?». Я забегаю домой с работы или домашними делами занята, и вдруг открывается дверь…
Это такой стресс, когда человек, который сделал тебе больно, постоянно сует свой нос, комментирует, проверяет, как ты выглядишь
Когда я это сказала, мы очень сильно поругались. Она стала мне стала угрожать, что пойдет в опеку и скажет, будто я «бью ребенка». А к тому времени к нам и так постоянно ходили социальные службы, у ребенка был острый подростковый кризис. Если честно, последние годы она пилила ребенка страшно. И я не имела права вообще ничего сказать поперек, потому что сразу был скандал: «Ты меня не любишь, я от тебя ухожу».
Если первые два-три года они как-то более-менее уживались, старались, то последние два года ребенка травмировали сильнее, чем наш развод. После всего произошедшего мне пришлось с нуля возвращать доверие ребенка. Потому что это был реальный трэш, сказка про злую мачеху… Она буквально сделала так, что мой ребенок стал нас ненавидеть – и меня, и ее. И вот она говорит, что пойдет и заявит, будто я «пью каждый день», что «вот у меня бутылка с алкоголем в квартире». А бутылка реально была – только вот это была ее бутылка с того времени, когда она жила с нами и действительно выпивала каждый день!
По закону, если тебе дали социальное жилье, то ты не имеешь права покидать его без предупреждения дольше, чем на 3 дня. И если по твоим банковским операциям будет будет видно, что ты тратишь деньги в другом месте, то в том месте, где ты живешь, тебе скажут, что, видимо, тебе не нужно тут социальное жилье – раз тебе есть где в другом городе жить, «сдавай ключи». Одним словом, жилье могут отобрать. И вот она начала мне это пересказывать, пугать.
Тогда я сказала адвокату, что хочу включить в досудебное соглашение, чтобы она обязательно выписалась. Я не «выкидывала ее на улицу»: здесь очень хороший социальный пакет для беженцев. Если бы она подписала это соглашение, то после развода имела бы первоочередное право на свое социальное жилье, т.е. буквально через полгода она сама имела бы отдельную квартиру.
Но когда мой адвокат прислал ей соглашение, она пришла в ярость, приехала сюда, пока я была на работе, и осталась дожидаться меня в квартире. Я захожу домой в перерыве, а она тут. И говорит мне, что если мы все же дойдем до суда, то суд узнает, что в отчетах ложные сведения [о том, что она якобы продолжала проживать в квартире]. Что это было нарушение, и что за это я получу большой штраф. И что за выписку в досудебном порядке она хочет забрать вещи из дома где-то на тысячу евро.
Я говорю: «Окей, но только после того, как я увижу подписанный документ, потому что я тебе больше не доверяю, ты мне сейчас наобещаешь с три короба, а потом ничего не будешь подписывать. Давай, подписывай, и я тебе все отдам». Она согласилась, мы с ней вышли вместе из дома, я поехала дальше по рабочему маршруту, а она убедилась, что я ушла, вернулась и вынесла из дома всю технику. То есть я прихожу через 2 часа, а у меня просто вещей нет.
Я села, подумала, а потом пошла к чиновнице, которая занимается гражданскими делами, и сама призналась, что подавала неверные сведения, спросила, что мне теперь с этим делать. Они мне сказали, что да, действительно, полагается штраф, но что ее регистрация здесь прекращается, и что выплата пособия нам тоже прекращается до выяснения обстоятельств. Я сказала, окей, — у меня была, слава богу, небольшая работа. Главное, что теперь любое ее проникновение в квартиру за вещами уже было бы квалифицировано как попытка ограбления. С точки зрения закона здесь после развода я защищена гораздо лучше, чем была на родине. Штраф разделили между нами, мы понесли ответственность поровну.
В итоге на развод у нас ушло около полугода. Наверное, можно было еще продолжать до посинения спорить и пытаться что-то делить, но я уже очень сильно устала и решила, хрен с этими вещами. Я заплатила за бумажку о браке, которую надо было отправить в суд, через неделю приехала, подписала соглашение – и наш развод вступил в силу. Мне ничего не пришлось делать: в суде сами все отправили в муниципалитет, в налоговую, там разделили наше налоговое партнерство, мне переоформили все мои выплаты. С этим не было никаких проблем.
Мне повезло: в тот момент, когда все это произошло, меня сильно поддержали люди, с которыми мы знакомились тут, и с которыми она не хотела дальше продолжать общение. Так у меня появилась новая компания. И там одна девочка, она постарше меня и многое видела в жизни, сказала мне, что ей было абсолютно очевидно с самого начала, что происходит в наших отношениях, что это абьюз классический. Моя удача в том, что моя бывшая жена переключилась и я перестала таскаться за ней как хвостик. Понимаешь, мы были как два слипшихся пельменя в морозилке, мы проводили каждую секунду вместе. Когда у нее появился новый объект интереса, ей, конечно, захотелось меня куда-нибудь деть, и она меня немножко отпустила. У меня появились новые подруги, я пошла на работу, я как-то начала общаться. Сейчас мой круг общения сменился практически на сто процентов. Наверное, это к лучшему, это похоже на вот эту картинку выхода из абьюзивных отношений, и, капец, это просто как по учебнику.
Всех моих друзей до этого она «ликвидировала». Я осталась в изоляции
К моменту свадьбы у нас уже были постоянные эмоциональные качели: каждый раз, когда мы ругались, я думала, что мы расстаемся, а потом, через какой-то очень короткий период, мы мирились и все было просто чудесно. Прямо по классике: холодный дождь, а потом сахарное шоу. И так происходило с завидной регулярностью, так что я, честно, не понимала уже, кто я и что происходит.
Я была абсолютно уверена в том, что я «неадекватная», «ненормальная» и «со мной очень тяжело». Например, перед свадьбой, где-то за месяц, мы поругались очень сильно. Она тогда бросала курить и была довольно агрессивной. И я об этом упомянула в кругу ее друзей. И она устроила скандал на 3 дня за то, что я «обсуждаю наши внутренние дела с посторонними». Я ее «подставила».
За пару недель до свадьбы я сказала: «Может, мы не будем расписываться, перенесем это все? Все равно денег нет на регистрацию, на ресторан, на платье». Говорю: «Давай отложим, посмотри, ребенок в подростковом кризисе, женимся в день бесплатной регистрации для малоимущих. А мы же хотели, чтобы был красивый праздник, так ты хотела, я хотела». На что она мне сказала: «Главное, что мы друг друга любим». От того, что мы потратим 3000 евро на свадьбу, наша любовь крепче не станет. Она с таким жаром это все доказывала, что мы прошли огонь, воду, медные трубы, прошли лагерь, столько адских трудностей, и я подумала, что, наверное, это разумно…
По большому счету, выход из отношений, в которых есть абьюз, мало чем отличается, в гомо- и гетеросексуальных отношениях
Незадолго до развода мы с ней стали на очередь на улучшение жилищных условий, потому что в периоды «медового месяца» она говорила, что хочет еще одного, совместного ребенка… Я поняла, что если мы останемся прописаны вместе, якобы просто для улучшения жилья, – это будет дорога, по которой она сможет каждый раз возвращаться. Потому что она меня знает: она знает как меня вздрючить, как меня подкупить, она меня знает как облупленную. И когда у нее будет какой-то «взбрык», а он обязательно будет, она придет сюда. И мне это не надо. Я не хочу.
У нас был разговор, еще до переезда: я ей сказала, что единственное, что я никогда не смогу принять, не смогу простить, — это измена. Я рискну доверием ребенка, я уеду с тобой, я буду пятки тебе лизать – все, что угодно, кроме измены. Если ты мне изменишь, то это будет пи..ц. Мы были вместе пять лет. И все эти пять лет она пилила меня тем, что я «ненастоящая лесбиянка», что я «привыкла быть на содержании у мужчины», и что я «сбегу, брошу ее, уйду к мужчинам», потому что это «более выгодно», «более социально одобряемо»… Получилось как получилось.
Недавно она снова женилась. И судя по слухам, которые до меня долетают, у них будет совместный ребенок. Все, что она хотела сделать со мной, она делает с ней. И слава богу, лишь бы они меня не трогали. Потому что эмигрантское комьюнити очень маленькое, страна маленькая, все друг друга знают. Я могу в любом месте ее встретить, абсолютно. Тот же прайд, если я пойду в русскую колонну, то и они там обязательно будут. У нас маленький город – всего пара баров, пошел потусить – встретился…
Выход из этого круга только в сообществе местных. Только местные не общаются с приезжими, а «хай-скилс» экспаты – с беженцами… У всех разные замкнутые круги. У тех, кто приехал как беженцы, меньше денег, больше травм – с нами труднее дружить… Когда знакомишься с местными, нужно быть готовой к тому, что в 90% случаев тебе скажут, что ты сюда приехала, «чтобы цапнуть европейскую жену и наследство олдмани». У меня был такой случай на свидании. Я сперва даже не поняла, что она мне говорит… А когда поняла, уже было неудобно ее послать. Я просто попрощалась и ушла. Но это вообще отдельная история, отдельный квест…
Пока вы выбиваете статус, живете в лагерях, ждете ВНЖ, учите язык, пытаетесь как-то встроится в общество, понять, как платить налоги, как рассчитывать деньги, чтоб хватило за квартиру заплатить… Вот пока вы это делаете, у вас есть какая-то общая борьба. А дальше, когда все устаканилось, оказывается, что за время борьбы вы немножко разошлись. Вы думаете, что вы боретесь вместе, а на самом деле каждый борется в одиночку, и каждый с чем-то своим… Эмиграция, понимаешь, она как рентген: она вытаскивает из людей все. Кстати, так же, как и родительство.
Родительство вытаскивает из нас максимальное количество непроработанных травм, все, что ты отрицаешь. И эмиграция так же
Зачастую это среда, в которой людям очень быстро становятся доступны легкие наркотики. Есть сайты, есть всякие синтетические экспериментальные вещества… И это все недорого – на 10 евро ты можешь купить огромную пачку и устроить вечеринку на 20 человек. И вот с одной стороны у тебя невыносимая психологическая тяжесть от эмиграции и борьбы, а с другой – быстрые и легкие эндорфины. И не все могут с этим справиться.
А ты и так был не то, чтобы супер стабильный – ты квир из постсоветской страны, ты уже «натренирован» проблемами. И вот тебе ужасно тяжело, ты ничего не понимаешь. Тебе нужно привыкнуть к деньгам, привыкнуть тому, что все здесь едят какую-то «не такую» еду. Поэтому ведь и гоняются люди как сумасшедшие за этими сырниками, за творогом… И вдруг эти простые эндорфины – и у людей срывает катушку. Они начинают принимать эти таблетки как антидепрессанты.
Я прошла через это. И я поняла, что та яма, которая наступает потом, меня реально убивает, и я не вывезу ее: ни физически, ни морально, ни ментально. Кстати, это еще одна причина нашего разрыва. Потому что перед разводом мы с ней «завязали». Потому что я была очень резко против настроена и больше не хотела. Для меня это было очень тяжело и страшно. А с этой девушкой она «развязалась». Очень многие люди так живут годами. Подсаживаются не из-за химии, а из-за того, что в их опыте миграции все настолько больно и ужасно… И непонятно, когда станет хорошо.
Когда ты сидишь в лагере и не знаешь, когда у тебя будет интервью. Оно может быть завтра, а может быть через два года. А потом ты можешь после интервью пойти на второй круг. А потом можешь еще два года сидеть ждать ответа.
В лагерях почти все пьют. И спиваются тоже многие… А те, которые не пьют, превращаются в таких вот типа «мы работаем, работаем, работаем, с сердечными приступами, мы работаем и ребенка нашего растим, и он тоже вот такой вот, весь в напряге».
Мы когда приехали, я так удивилась: у них главная задача социума и школы – чтобы ребенок был счастлив
Если он несчастлив, это очень плохо. Они говорят: «Он же не сможет быть полноценным членом общества». И наши дети приходят в эту школу и офигевают от всего этого. Здесь, например, очень многим детям из нашего региона ставят ПТСР. Они травмированы и им нужно много-много поддержки.
Я тоже хожу на терапию и отдельно на родительский коучинг. Мне очень повезло тут с соцработниками. Никто не призывает «забирать детей», если вы разводитесь или если у вас семейный кризис и вам тяжело. Детские психологи тоже меня поддерживали. Собирали из моих невнятных соплей текст, переводили это все адвокату, рассказывали, какие у меня есть варианты. Все были готовы пойти со мной в суд, если придется, и доказывать, что это не я, а моя бывшая жена представляет опасность для ребенка. Они очень мощно меня поддержали. И я очень много добрых слов от них получила и получаю.
В моей истории много разных нюансов. Но я надеюсь, что она для кого-то будет полезной. Особенно для тех, кто женится. Например, чтобы люди поняли, что пойти к адвокату и заключить брачный договор, обсудить вот такие вещи на берегу – про то, что будет, если вы вдруг расстанетесь однажды, — это не то, что не стыд, это вообще обязательно во многих странах уже давно. Тут даже в школе есть предмет, где дети такие темы обсуждают: как платить за квартиру, как читать чеки правильно, из чего складывается пенсия. И браки с разводами тоже обсуждают. И знаешь, я думаю, они будут счастливее нас.
Милана Левицкая
***
HUKANNE — спецпроект Gpress про жизнь ЛБК-сообщества. Мы выросли в Беларуси и продолжаем говорить о своем опыте из разных состояний и точек на карте.
