misha pischevskyj

Под знаком Пи. Можно ли вылечить наше общество от гомофобии?

время чтения: 6 мин

Потасовка, случившаяся 26 мая 2014 года у порога одного из ночных клубов Минска, обещала закончиться непримечательно: максимум рассеченной бровью или подбитой губой. Но цепь роковых обстоятельств привела ее к трагедии. «Вот пидорасы идут!» – бросил в сторону пары щуплых парней раззадоренный качок. «Кто здесь пидорас?» – ответил ему незнакомец. Пара молниеносных ударов. Падение. Вечная тьма.

Journalby.com

Вспышка ненависти сыграла роковою роль в жизни обоих мужчин. Бывший учитель физкультуры Дмитрий Лукашевич отправился в тюрьму, а скончавшийся через полтора года от полученных травм предприниматель Михаил Пищевский – в жертву откровенной гомофобии, о существовании которой беларусское общество, упивающееся стабильностью, слабо догадывалось.

«Толерантность» беларусов – всего лишь миф. Согласно опросу «Тест на гражданственность», проведенному центром «Сатио» в 2016 году, более 70% жителей нашей страны не желают жить рядом с представителями «сексуальных меньшинств». Высокий уровень гомофобии регистрируют в своем недавнем рейтинге «Международная ассоциация лесбиянок, геев, бисексуалов, трансгендеров и интерсексуалов» (ILGA), по которому уровень равенства ЛГБТК (лесбиек, геев, бисексуалов, трансгендеров и квир-индивидов) и уважения к их правам в Беларуси равен всего 13%. Хуже нас с толерантностью на пост-советском пространстве – только в Армении (7%), России (6%) и Азербайджане (5%).

Столь высокий уровень агрессии в социуме сохраняется потому, что проблемы ЛГБТ-людей государство не замечает, а большая часть масс-медиа – игнорирует, реагирую только на самые вопиющие случаи. Изменить ситуацию призвана общественная кампания «Дело Пи», посвященная памяти Михаила Пищевского. Координатором кампании является Андрей Завалей, в команду кампании также входят представительницы инициативной группы «Идентичность и право» Дарья Трайден и Наталья Маньковская. В ближайшей перспективе целью кампании они видят расширение поля публичного обсуждения преступлений, произошедших на почве гомофобии.

В конце мая участники кампании организовали встречу в Информационном центре Посольства США, на которой устроили показ документального фильма Мишель Джосу «Мэтт Шепард: Мой друг». Его сюжет перекликается с историей Пищевского. Фильм также был показан для широкой аудитории в минском кинотеатре «Центральный» 19 апреля.

Мэттью Шепард – 21-летний студент, чье жесткое убийство 12 октября 1998 года в штате Вайоминг спровоцировало большой резонанс как среди гей-активистов, так и среди их противников. Фигура Шеппарда стала символом борьбы с гомофобией, став толчком для изменения национального законодательства – в США был принят «Акт Мэттью Шепарда и Джеймса Берда-младшего», расширивший правовое определение преступления на почве ненависти.

По словам Андрея Завалея, история Мэттью продолжает жить и до сих пор остается актуальной: «Я сам являюсь жертвой гомофобии, но всю жизнь мог бы себя убеждать, что это не так. Меня же не избили, не убили, не унижали публично. Я все время пытался оправдываться, думая, что всё, что со мной происходит, недостаточно для того, чтобы называть себя жертвой. Что у меня нет на это права, как и разрешения говорить от имени Миши Пищевского. Но большой границы между нами нет, я все равно испытываю эмоции, будто сам прошел через аналогичную ситуацию, я с этим живу».

По мере развития информационных технологий, преступления на почве ненависти к ЛГБТ-людям все чаще стали попадать в публичное пространство. Наталья Маньковская начала заниматься подобными делами в 2012 году. Она вспоминает, что в то время начали практиковаться так называемые «подставные свидания», когда гомофобы «ловили на живца» гомосексуалов: вступали в переписку на сайтах знакомств, выманивали на встречу, на которой большой кампанией унижали и избавили, снимая процесс на видео. Тогда же стало известно об общественном движении «Оккупай-педофиляй», инициатором которого стал неонацист Максим Марцинкевич по прозвищу Тесак.

Впрочем, ни Тесак, ни рейды российских неонацистов не оказали достаточно мотивирующего влияния на эту проблему в Беларуси. По мнению Наталии, ненависть к ЛГБТ-людям стала проявлением несостоятельности мифической «национальной благодетели» – толерантности. Первым случаем, когда парень-гей открыто признал себя жертвой гомофобии, было избиение Виталия Гуляка.

«После написания заявления в милицию он столкнулся с серьезными проблемами в семье и социуме, но нам удалось с ним дойти до конца и наказать преступников, – рассказывает активистка. – У меня были ожидания, что за несколько лет нам удастся добиться того, что милиция станет внимательнее относиться к жертвам агрессии, вне зависимости от собственных предрассудков, что волна преступлений пойдет на спад. Этого не произошло, людей до сих пор избивают».

Под знаком Пи. Можно ли вылечить наше общество от гомофобии?

Мэттью Шепард – американский студент, который после своей насильственной смерти стал символом борьбы с гомофобией

Инициативная группа «Идентичность и право» располагает сведениями о как минимум 15 преступлениях, совершенных по мотивам вражды к ЛГБТ в Беларуси с 2015 года. Всего – 17 пострадавших, но только 9 из них обратились в правоохранительные органы. В трех случаях в возбуждении уголовного дела было отказано по причине «отсутствия состава преступления», несмотря на его явные признаки. Два дела находятся на стадии расследования. Всего три случая завершились обвинительными приговорами, из них только в одном случае суд положил в основу приговора мотив вражды по отношению к социальной группе.

В одном из случаев потерпевший столкнулся с сильным давлением со стороны обвиняемых, их родителей и следователя. Его принуждали «не ломать жизнь детям»: все нападавшие были несовершеннолетними, 16-17 лет, а потерпевшему – 18. В итоге он согласился написать ходатайство о прекращении уголовного преследования по причине примирения.

Некоторые потерпевшие в этих случаях рассказывают о пренебрежительном обращении и даже прямых оскорблениях со стороны сотрудников милиции и следователей. В итоге пострадавшие просто не верят в справедливое и беспристрастное расследование. Официальная позиция государства, изложенная в отчете, поданном в Комитет по правам человека ООН, такова: таких преступлений нет в Беларуси, а если они появятся, то будут расследоваться так же, как и все остальные.

Под знаком Пи. Можно ли вылечить наше общество от гомофобии?

Участники дискуссии во время показа фильма «Мэтт Шепард: Мой друг» в Минске. Фото: посольство США в Беларуси

«Гомофобия – это не только физическое насилие»

Минчанин Евгений – музыкант, журналист и ЛГБТ-активист, открытый транссексуал. Состоит на учете в городском центре пограничных состояний, ожидая первой комиссии, чтобы сменить паспорт. Вот его история.

– Несколько лет назад меня избил мой дядя. Моя мать, открытая бисексуалка, совершила каминг-аут. После этого рассказал о себе и я – сначала как негетеросексуальная девушка, чья идентичность не соответствует полу. Из-за этих признаний отношения ко мне и моей матери в нашей семье резко изменилось в негативную сторону. Бабушка и мой дядя, крестный отец, пытались отобрать у нас право на жилплощадь, мотивируя это тем, что мы извращенцы, общаемся с извращенцами и хотим навредить своей семье. Бабушка сказала моей матери, что у нее нет больше дочери и внучки, и она не хочет иметь с нами ничего общего.

Гомофобию у нас часто рассматривают исключительное как физическое насилие, забывая про унижения и психологические травмы. А они бывают очень глубокими, когда твои близкие начинают обходиться с тобой как с чем-то второсортным, когда люди считают, что, наказывая тебя, они тебя исправляют, как будто ты провинившийся ребенок, а не взрослый человек. И чтобы запечатлеть это «исправление», твой собственный дядя, который приезжал к тебе на дни рождения и дарил игрушки, снимает на телефон нанесенные им тебе побои. И это страшно, потому что я знаю человека, который был частью моей семьи, а с другой стороны – вижу человека, который избил меня до полного неузнавания и фотографирует это.

В такой момент ты понимаешь, что никто не станет тебя защищать. Когда приехала милиция, он не отпирался от сделанного, сказав, что поступил правильно – это подросток, которого следует наказать. Что виновата мать, воспитавшая такого ребенка. И сложно объяснить, какой вред наносится, хотя преступление нельзя классифицировать как тяжелое, потому что у тебя нет переломов и серьезных физических травм.

Исходя из личного опыта, скажу, что представители органов правопорядка не всегда настроены агрессивно. Есть люди, готовые тебя слушать. Но дело в том, что каждый конкретный милиционер в этом вопросе ничего не решает. Он слушал нас, но всегда с оговоркой: «Вы же понимаете, как это воспримется там». Поэтому сотрудники милиции не рекомендуют обращаться с заявлением в суд, поясняя, что права лесбиянки или транссексуала никто не станет защищать.

Любое обращение в милицию подразумевает и страх огласки. Для многих это очень тяжело. В нашем с мамой случае информация просачивалась в окружение: в университет, школу, работу. Она распространялась очень быстро, окружающие начали задавать вопросы, зачем мы вообще обратились в милицию. У матери внезапно начались проблемы на работе: когда она обращалась к начальству за помощью, ей ответили, что не встанут на ее сторону из-за ее «образа жизни». Она преподаватель в музыкальной школе, и на испытаниях по подтверждению высшей категории некоторые члены комиссии снижали ей оценку, аргументируя это так: «Такой человек не должен учить детей».

Под знаком Пи. Можно ли вылечить наше общество от гомофобии?

После того, как я совершил второй трансгендерный каминг-аут, преподаватели в вузе спрашивали, как я буду здесь учиться. Мол, если я изменю документы, то как я останусь в университете среди людей – они же будут знать правду?

Конфликт распространился еще шире, когда я начал заниматься ЛГБТ-активизмом. Я увидел, как окружающие меня люди, мои родственники, товарищи по университету, одноклассники узнают об этом – и меняют свое отношение ко мне.

Я не хочу молчать о том, что произошло со мной. Я не хочу, чтобы замалчивались преступления на почве ненависти. Ведь это не просто нападения или драки. Это нападения, направленные против определенной группы людей. И об этом следует говорить. Если мы игнорируем мотив, то никогда не поймем суть преступления. Я подвергся насилию из-за того, что моя мать любит женщину, а я сам причисляю себя к иной гендерной идентичности, нежели предполагает мой акушерский пол. И я хочу об этом говорить.

Наша история закончилась тем, что пришлось забрать заявление из милиции. Бабушка предложила разменять квартиру и разъехаться – и моя мать согласилась. Я до сих пор жалею об этом, для меня это стало уроком о том, что замалчивать подобное не стоит, ситуацию нужно доводить до конца. Ведь «размену» нам никто так и не дал – мы по-прежнему живем в такой ситуации.