«Куда деваются лесбиянки после…»: возраст и ролевые модели
Я осознала себя как лесбиянку довольно рано – и к подростковому возрасту отчаянно хотела найти свое сообщество. Это было время, когда в квартирах едва появился высокоскоростной интернет, а популярных соцсетей не было вовсе, поэтому я зависала на русскоязычном лесбийском форуме.
С жадностью я глотала чужие истории: в основном, это были истории молодых женщин из областных российских городов. Почти все они были пронизаны гетеронормативностью: как угадать чью-то идентичность «без слов» – по стрижке, пирсингу или взгляду, как пережить влюбленность в гетеросексуальную коллежанку, как спрятать свои отношения с партнеркой от родителей или собственных детей.
Это были истории об отсутствии будущего, и они – хотела я того или нет – формировали и мои представления, ведь у нас с этими женщинами было такое похожее настоящее. В интернет-беседах мы то и дело спрашивали друг друга, то ли шутя, то ли пугаясь: куда исчезают лесбиянки после определенного возраста? Рубеж невидимости зависел от возраста вопрошающих: совсем юные барышни, у которых даже по сравнению с нами, 20-летними, был невиданный уровень свободы – называли цифру 25. Пережившие институтские влюбленности 25-летние боялись невидимых 35. Старожилы форума, утверждавшие, что нынче «плешки» в провинциальных городах уже не те, конечно, посмеивались с нашей наивности, но и сами любили пошутить про невидимые 40, 45, 50…
Куда деваются лесбиянки, когда их возраст начинают описывать через знак «плюс»?
На самом деле, этот вопрос вполне справедливо задать о женщинах «вообще». Куда деваются из публичного поля женщины после того, как перестают удовлетворять общественным критериям «красоты и молодости». Патриархальная культура учит нас, что мы видимы только в тех ролях, в которых мы ей «полезны». Несмотря на то, что в 20 веке женщины отвоевали себе право на образование и карьеру, это не сняло с нас общественных ожиданий по поводу репродуктивного труда. В какой-то момент ты перестаешь быть видимой в роли «добычи», и тогда те, в которых тебя согласен видеть патриархат – это жена, мать и сиделка. Если мы отказываемся выполнять предписанные нам роли или меняем эти их по своему желанию, мы оказываемся в ловушке «двойной невидимости». Нас не видят как гетеросексуальных женщин, которыми мы не являемся, и также не видят как лесбиянок, потому что наша идентичность подрывает гетеронормативный порядок.
В нулевых в Гомеле существовал юмористический лесбийский проект «Типичная Тема Видос». Это был потрясающий в своей аутентичности проект: молодые негетеросексуальные женщины использовали иронию и сатиру, чтобы говорить о своей идентичности и стигме – несмотря на то, насколько обреченным в логике капитализма тогда было подобное высказывание. Когда я думаю о репрезентации опыта лесбиянок моего возраста или старше, то всегда вспоминаю скетч про то, как две молодые лесбиянки вспоминают свое распавшееся оффлайн-сообщество:
«А помнишь Катьку-Радугу? Замуж вышла»
В пузыре инклюзивной лексики современных ЛГБТ+ проектов эта шутка может показаться бифобной, но мой опыт взросления в гетеронормативном обществе откликается на нее всем сердцем. Я чувствую в ней давление общественных стереотипов, ужас бытовой неустроенности и экономической зависимости и разделенное с такими же как ты женщинами чувство безысходности. Зачастую жизненные стратегии квир-людей зависят от экономики или властных институтов гораздо сильнее, чем от их идентичности. Многие из нас чувствуют, что годы, прожитые в согласии со своей идентичностью, словно «украдены» или «заимствованы» у патриархата, и что мы «обязаны будем вернуться» в гетеронормативный сценарий под давлением общества, семьи или рынка.
Первой женщиной, чья идентичность была похожа на мою, и на чью жизнь я могла смотреть в ретроспективе, была Марина Цветаева. Моя «Катька-Радуга» из 19 века. Женщина, которая описывала свои лесбийские отношения через лесбофобию, которую никогда не называли лесбиянкой, и которая, возможно, действительно ею не была. «И, начавшая с хотенья ребенка от Нее, (она) кончит хотеньем ребенка от любого: даже от Него, ненавистного. Так он из преследователя превращается в спасителя. А Подруга — во Врага. И возвращается ветер на круги своя…».
Какой токсичной кажется сегодня эта «ролевая модель» семьи – и как странно думать, что у меня не было в арсенале никакой другой модели, когда я искала сообщество, влюблялась и вступала в партнерские отношения. В начале первых отношений с женщиной, мне казалось, что я делаю экзистенциальный прыжок в пустоту. Передо мной лежала биография Цветаевой и драмы Альмодовара – и где-то между ними нужно было найти себе сценарий для будущей семейной жизни.
Часто кажется, что нетоксичные, усиливающие репрезентации лесбийского опыта можно искать в западном мире. Там, где рынок увидел в лесбиянках покупательниц, в нулевые начали «продаваться» новые ролевые модели.
Вместо трагической смерти фильмы и сериалы стали предлагать нам ценности и критерии общества капитализма
Удивительным было то, что мы умудрялись солидаризироваться с ними, абсолютно не попадая туда экономически. Мы учились строить отношения у женщин, которым принадлежали виллы с бассейнами, художественные галереи и люксовые авто – и в это же самое время ехали в вагоне метро в свою съемную квартиру без стиральной машины. Может ли быть, что тотальная «внутренняя эмиграция» моего поколения ЛГБТ+ людей от собственных политико-экономических реалий была в какой-то мере следствием того, что мы выросли на моделях чужого будущего, которое никогда нам не принадлежало?..
В противовес бесконечному ожиданию того, что эта культура, наконец, подготовила что-то для нас, мы часто решаем заполнять эту пустоту репрезентаций своими силами. 10 лет моей жизни – примерно до 30 лет, я вспоминаю как непрекращающуюся «борьбу» с ветряными мельницами социальных стереотипов. Все твои действия становятся политическими: твой каминг-аут, твои просветительские усилия, твоя креативность и коммуникабельность теперь посвящены не только тебе и твоему профессиональному или личностному развитию.
Ты стараешься ради своего внутреннего одинокого подростка, у которого не было ролевой модели
Через 10 лет этого демонстративного сопротивления гетеронормативному порядку, который выдавливает тебя отовсюду, откуда может, ты обнаруживаешь себя в точке, где твоя семья, работа, дружба и поведенческие привычки на поверку оказываются картинкой из инстаграма ЛГБТ+ проекта. И тебе уже непонятно, как переживать личное, если оно не политическое.
Сегодня в терапии я описываю эту часть своей жизни как время диссоциации: полностью подчиняя личное политическому я словно сдавала свое тело в аренду, из года в год проживая с другими людьми их каминг-ауты, их дискриминационный опыт или их репродуктивные выборы. Многие мои подруги из активистского сектора ближе к сорока годам говорят об усталости от бесконечного повторения одних и тех же тем.
Бесконечное проговаривание одних и тех же вопросов – пример эйджизма современной квир-культуры
Брошюры о том, как сделать каминг-аут, или подборка модных подростковых сериалов с квир-персонажами, перестают пересекаться с твоим жизненным опытом. На любом мероприятии ты перестаешь себя чувствовать уместно – даже обладая идентичностью лесбиянки на протяжении 10-20 лет, ты как будто больше не имеешь права ею обладать – она остается прерогативой четырех стен. Ты становишься лесбиянкой «у себя на кухне», наконец воплощая гомофобную поговорку про «пусть делают что хотят, только у себя под одеялом».
Даже будучи гетеронормативной, наша культура летит вперед, оставляя меня где-то за углом, вместе с устаревшим квир-кодингом начала нулевых. Все эти «короткие стрижки и кольца на большом пальце», все эти «дайк и фам», выражения типа «она в теме», чтобы слово «лесбиянка» не прозвучало слишком громко, все истории про то, как представлять партнерку «крестной мамой» ребенка, если он скажет, что у него две мамы… Половина того, что я воплощаю и помню – гетеронормативна, половина – дискриминационна. Вопрос о том, как – а главное зачем – рассказывать о моем опыте и идентичности в современном мире – становится все более неоднозначным. Если говорить о нем через новые слова, он перестанет отражать реальность, в которой мы взрослели. Если говорить о нем «без купюр», он звучит как песня гетеронормативности и гомофобии, которую современные фильмы и соцсети заменили широтой репрезентаций.
Когда я только пришла в активизм и журналистику, мы с по_другами часто сталкивались с тем, что ЛГБТ+ люди старшего поколения обесценивали значимость видимости и ролевых моделей для молодежи. Формулировки отказа от интервью варьировались от вежливого «мне это не интересно» до скептичного и жестокого «это бесполезно, вы этим ничего не добьетесь». Риторический вопрос из области журналистской этики: чему я могу доверять больше – своему собственному голоду по историям лесбиянок старшего поколения, или чувствам людей, которые с таким трудом выцарапали у общества неприкосновенность своей частной жизни – именно ценой молчания. Имею ли я право говорить о своем голоде перед их опытом самоограничения? Какие аргументы я могу противопоставить тому опыту небезопасности, в котором жили годами многие из нас? Как быть с тем, что видимость – это не только моя потребность, но и огромная привилегия, которой у многих квир-людей никогда не было и не будет?
В конце концов, отсутствие ролевых моделей – это экзистенциальное существование. Мне повезло: вместе с «дипломом лесбиянки» мне выдали диплом философского факультета, и теперь философ во мне может убедить лесбиянку в том, что пустота – это точка надежды и роста. По крайней мере, она спасает меня от «гетерообреченности», думаю я в хорошие дни. В плохие дни я думаю, будет ли циничным пошутить о том, что взрослые лесбиянки «уходят за радугу».
Мне вспоминается миф про Гарри Гудини: говорят, иллюзионист неоднократно заявлял, что если есть загробная жизнь, то он обещает «подать оттуда знак» своим современникам, и отсутствие весточки от Гудини можно считать доказательством того, что жизни после смерти не существует. Пока у меня сохраняется активистский запал, обещаю подать знак из своих «зарадужных» 60+.
Надеюсь, что наш эксперимент будет успешнее, чем у великого Гудини, но кто знает…
Милана Левицкая
***
HUKANNE — спецпроект Gpress про жизнь ЛБК-сообщества. Мы выросли в Беларуси и продолжаем говорить о своем опыте из разных состояний и точек на карте.
