«Жыве беларусь, но без геев!» — только за последний год мы видели десятки подобных комментариев.
Андрей завалей, ЛГБТК-активист, за последние 10 лет сталкивался с сотнями таких. он устал годами доказывать, что геи и лесбиянки — такие же беларусы, как и все остальные. Поэтому и написал колонку, где представил Беларусь — как «Б» в ЛГБТ: «если ты не реагируешь, когда репрессируют «маргиналов», однажды репрессируют и тебя».
Я — гей, и если для тебя это проблема, значит с нашей дружбой что-то не так
Впервые в Прайде я участвовал ровно пол (моей) жизни назад, в 2008-м — и это было в Беларуси. Наш маршрут занял всего 500 метров: от минского Дворца офицеров до цирка. Мне было 18 лет, до моего осознанного вступления в активизм оставалось еще целых шесть лет, но уже тогда мне хотелось высказать несогласие с вопиющей несправедливостью, которую я ощущал, но еще не мог сформулировать. С детским восторгом и гордо повязанным на шее пионерским пидорским галстуком я робко улыбался в объективы нескольких камер и, казалось, не совсем понимал, чем чревато такое невинное выступление (и какую я представляю опасность для общества, если верить гомофобным риторикам различного толка).
Спустя некоторое время фотки с Прайда были замечены сокурсниками в музыкальном колледже имени Глинки, где от одной преподавательницы аудитория будущих музыкантов могла узнать, что: «Чайковский, действительно, был болен, но отчаянно боролся со своим недугом». Другая наставница и вовсе уверяла, что «использует всё своё влияние, чтобы положить конец моему преподаванию, если решу работать в музыкальной школе». Потому что то ли магическим образом, то ли воздушно-капельным путем (я так и не смог понять, как) я могу плохо повлиять на детей.
Минск, конец 90-х/начало нулевых
Эту уничижительную ложь, выдуманную невеждами и подлецами, я услышал в ответ на полный отчаяния крик о помощи: я открылся перед ней. Я был уязвим, мне нужна была поддержка — как раз тогда я переживал свой первый разрыв отношений. Мне казалось, нет больше смысла жить, раз первая «настоящая» любовь закончилась. Я просто не смог сдержаться и посреди урока на вопрос «Андрей, у тебя что-то случилось?», расплакался навзрыд прямо у рояля.
Несколько месяцев меня пытались затравить, хоть и безуспешно. Я никогда не давал себя в обиду, и вступался за тех, кто не может постоять сам за себя. Так уж меня воспитали: слабых обижать нельзя. Мне казалось, что этому учат вообще все сказки, фильмы и книжки — доброте, уважению и справедливости. То ли мультики мы смотрели разные, то ли по-разному поняли их смысл — но вокруг меня происходило невероятное количество несправедливости, которую не просто поощряли, но и своими же руками творили вполне, казалось бы, приличные люди всех возрастов. Жестокость среди подростков берется не на ровном месте – им есть с кого брать пример.
На тот момент я уже начал вовсю открываться близким друзьям, не за горами был публичный камин-аут и, наконец, самый важный — камин-аут перед мамой. Для меня факт открытости и честности — ключевой, без которого никакие отношения невозможны: «Я — гей, и если для тебя это проблема, значит с нашей дружбой что-то не так». Уже тогда я понимал, что, принимая свою уязвимость и открываясь близким, я становлюсь сильнее, хотя бы потому, что не остаюсь с этим наедине.
Мне всегда казалось, что уязвимая группа, осознавая свою уязвимость, автоматически получает возможность эмпатировать другим группам, которые сталкиваются с давлением, даже если основание для угнетения отличается. Как будто на подкорке автоматически щелкает кнопочка «солидарность против несправедливости», но не тут-то было…
Осознали ли продемократические беларусы себя уязвимой группой, которая подвержена риску репрессий просто по факту своего существования? Вроде да. Почему же тогда у многих не случилось прозрения: «А, так вот через что проходили ЛГБТК+ люди все эти годы!».
Необходимость чистить «экстремистские» подписки, не носить красное с белым, удалять соцсети на пограничном контроле. Всё это оказывает сильнейшее влияние на психику: вам необходимо доказывать всем вокруг, что вы не являетесь тем, кто вы есть на самом деле — иначе к вам могут применить насилие, уволить с работы или лишить свободы. Именно в такой шизофриничной реальности приходится жить ЛГБТК+ людям в Беларуси и сейчас, и в 2020-м году, и в 2010-м, и в 1994-м. Ты либо проявляешь свою истинную форму и сталкиваешься со всеми возможными видами проблем, либо просто прячешься — одеваешься в правильные цвета, сливаешься с пространством, маскируешься.
Что помогает формироваться и объединяться социальным группам, субкультурам, гражданским движениям и нациям? Общие цели, потребности, и, конечно, общий опыт дискриминации и репрессий. В какой-то степени само наличие и интенсивность угнетения является важнейшим импульсом, определяющим степень и качество сопротивления в борьбе за себя, за нас и за вас. Примеров великое множество — движение суфражисток и его современная реинкарнация #metoo, Стоунвольское восстание и продолжающее своё развитие движение за права ЛГБТК+ людей в США, движение против расовой сегрегации и вытекающее из него #blacklivesmatter.
Совершенно необязательно проштудировать труды Мишеля Фуко и Джудит Батлер от «А» до «Я», чтобы понимать принципы и механизмы, которые используют авторитарные и тоталитарные системы для удержания власти. Все беларуски и беларусы, каждый и каждая без исключения, являются винтиками, пружинками, колёсиками, рычажками, шестеренками огромной системы угнетения в Беларуси. Вопрос лишь в том, осознаем ли мы свою ответственность за происходящее — и сопротивляемся ли мы этой машине.
Договориться всем нам мешает принцип «разделяй и властвуй», довольно эффективно используемый системой (опыт НКВД, привет). Пока единичные «бракованные», «неправильные», опасные для системы шестеренки выясняют между собой, что же важнее, язык (великая нация) или права человека (включая всякую пидорасню), их гораздо проще нейтрализовать поодиночке.