Каково сейчас жить в Беларуси: взгляд ЛГБТК-человека
Почти все мои друзья уехали из Беларуси. Те, кто еще здесь, тоже временами заговаривают о возможности эмиграции. После каждой беседы на эту тему я ощущаю тревогу и грусть.
Возможно, я сделала неправильный выбор. Еще не поздно собрать вещи и оформить кошке международный ветпаспорт. Я думаю об этом несколько дней, но потом уверенность в своем решении возвращается. Я хочу остаться. Точно.
На это нет причин.
У этого множество причин.
Просто я знаю, почему у женщин здесь так много морщин на переносице.
Просто люблю смотреть на эти поля из окна машины.
Просто на Комаровке продают слуцкие кексы.
Просто я здесь выросла.
Просто я продолжаю встречать замечательных людей. Правда, потом они тоже уезжают. Но я встречаю других.
Каждый раз, когда кажется, что уехали все, совсем все, вдруг появляется кто-то еще
Иногда я думаю так.
А иногда иначе.
Чувствую, как теряю эмигрировавших друзей. Важные аспекты нашей близости утекают сквозь пальцы. Расстояние между нами растет: к километрам добавляются новые языки, накопительные карты других магазинов, опыт разлуки с семьей. Эта горечь безадресная — друзья не сделали мне ничего плохого, они просто продолжают жить. И я продолжаю. Это ведь тоже жизнь? Иногда с ответом бывает сложно.
Сломалось не только физическое пространство, но и цифровое. Лучше ни на кого не подписываться — за обновлениями экстремистских списков не уследишь. Лучше ничего не лайкать — по той же причине. Точно не стоит оставлять комментарии или, упаси боже, выкладывать что-то свое. Пустой инстаграм-аккаунт без аватарки и с невнятным ником — я наблюдаю за жизнями близких словно в щелку, унизительно согнувшись.
Мне страшно. Ловлю себя на том, что злюсь, когда друзья говорят о политике: ну вот, снова чистить чат. Потом появляется мысль: наверное, те, кто представляет Беларусь выжженной землей, воображают нас именно такими — запуганными, молчаливыми, просчитывающими каждый свой шаг. Что ж, мы действительно боимся. Означает ли это выжженную землю?
“Ноч расстраляных паэтаў” и протесты 2020 разделяет меньше столетия. Нашая глеба родзіць шчодра і хутка
В “Тиндере” больше нет интересных мне ровесниц. Остались только двадцатилетние: нет денег и мало рабочего опыта, а еще — менее глубокая травма 2020. Они пока не могут уехать. Им пока не так сильно нужно уехать. Я листаю анкеты и чувствую растерянность: с одной стороны, прекрасно, что растут новые лесбиянки, они классно одеваются и смешно шутят в описании профиля, с другой — контекст их взросления до боли похож на мой. Когда я заканчивала школу, быть лесбиянкой означало одиночество, невидимость, стыд, тайну. Много лет я вкладывалась в то, чтобы это изменилось, но сейчас, когда над нами маячит угроза гомофобного закона, все прошлые усилия кажутся мне напрасными.
Я хочу остаться? Точно?
Пишу этот абзац, а через неделю появляется новость о том, что “Тиндер” уходит из Беларуси. Теперь возможностей, безопасных для ЛГБТК-людей, стало еще меньше. Я думаю про то, как часто санкции бьют по самым уязвимым сообществам и не влияют на благосостояния и безопасность тех, кто обладает властью. Августовский скандал с мужем эстонского премьер-министра и прочие подобные случаи подтверждают мою мысль.
Эта нечувствительность к различиям, неспособность адресовать ответственность акторам событий, а не представитель_ницам маргинализированных групп распространяется не только на безликие корпорации — часто у самих беларусов, покинувших страну, недостает эмпатии к оставшимся. Не раз малознакомые люди задавали мне болезненные и личные вопросы. То, что я делаю другой выбор по поводу места жительства, низводило меня в их глазах до состояния полуразумного существа, к которому возможно только этнографическое объективирующее любопытство.
Различие конвертируется в неуважение границ — для меня как для лесбиянки в этом нет ничего нового
Если раньше подобное в моей жизни практиковали случайные люди, чья работа не связана с производством смыслов, то теперь так делают и журналист_ки, и активист_ки, и работни_цы культуры. “Лучшие люди уехали”, — пишет в Фейсбуке один активист. Его пост лайкает известная квир-персона. Я думаю о том, как наши общие друзья, которые тоже все еще остаются в Беларуси, присматривали за кошкой персоны. Не знаю, видели ли они этот лайк, продолжают ли общаться. Возможно, персона уже и не помнит про существование поста и про эту свою реакцию. Почему же я помню? Не в последнюю очередь потому, что понимаю: у меня несравнимо меньший ресурс безопасности и видимости. Я не могу ничего ответить. Я вижу, как голос Беларуси становится голосом уехавших — для того, чтобы давать пространство тем, кто остается, нужно больше усилий.
Здесь и построение доверия между медиа и теми, кто потенциально может захотеть высказаться, и протоколы безопасности при общении. После ряда скандалов с тем, как силовики получали доступ к данным, в чью защищенность мы все верили, я предпочитаю держаться от всего в стороне. Также для того, чтобы делиться видимостью, нужна готовность поступаться привилегиями. Решение не всегда бывает в пользу справедливости и взаимопомощи: социальное обнуление, связанное с эмиграцией, делает построение символического капитала более заманчивым, а конкуренцию — менее многочисленной. Это не просто лишает нас голоса, но и объективирует. Вспоминаю, какие комментарии о задержанных видела интернете. “А зачем она туда поехала”, “а почему он там оставался”, “а чего еще они ожидали”? Свеженьких политзаключенных журят, как нашкодивших тоддлеров.
Лучшие люди уехали. Умные люди уехали. Что бы я на это ответила, если бы могла?
Вообще-то сейчас, в этом тексте, я наконец могу. И отвечаю.
Несмотря на опасность, я продолжаю видеть акты сопротивления повсюду. Небольшие, но однозначные, они помогают поддерживать чувство собственного достоинства и передавать послание тем, кто нуждается в доброй вести. Мы выучились странной телепатии, которая позволяет по паре едва заметных признаков видеть своих. Мы прощупываем почву. Мы узнаем свой опыт друг в друге — в реальности кривых зеркал у нас все равно остается точное отражение. Мы опираемся друг на друга, и на мгновение чудо 2020 возвращается. Точная шутка, одновременно горькая и смешная, аргументированная гипотеза и безумная надежда — мы делимся друг с другом всем, что только может помочь.
Я остаюсь в Беларуси, потому что это все еще имеет смысл.
Д.
***
HUKANNE — спецпроект Gpress про жизнь ЛБК-сообщества. Мы выросли в Беларуси и продолжаем говорить о своем опыте из разных состояний и точек на карте.
