Не только трактор и кастрюля
Персонажи чем-то зацепивших книг или фильмов, учительница, вдохновившая на решение, и случайный вожатый последней смены ненавистного лагеря, вдруг подсказавший правильные слова… Если повезет, вспомнившая о твоем существовании мама или дедушка с чертежом огорода, который неожиданно покажется годным и для планирования жизненного пути.
С детства мы окружены ими – примерами для подражания или «ролевыми моделями», как их называют психологи. Близкими и незнакомцами, глядя на которых мы понимаем, что с нами все окей: в этой лодке на ту сторону безумия мы не в полном одиночестве, а с парочкой «значимых других», – желательно на веслах.
О неочевидном, но постоянно присутствующем в визуальном поле влиянии гендерных моделей я задумалась еще на старших курсах университета, когда начала преподавать английский в школе. Шестиклассникам тогда выдали новые учебники – как это часто бывает в Беларуси, с сельскохозяйственным уклоном. В качестве иллюстраций к Present Simple на страницах резвились мыши в платьях и жирные коты в штанах с подтяжками, а пресловутая тема «My Family» предсказуемо демонстрировала парад традиционных ценностей. Папы строем ходили на работу: и – ведь это все же отечественный учебник – не «to the office», а в колхоз (простите, «the farm»), и водили не личный автомобиль, а трактор. Мамы улыбались у плиты в окружении чистоты и ваз. The daughter готовилась к роли жены и матери и спрягала глаголы из мира быта: to clean on Monday, to brush on Tuesday и to wash on Wednesday. Сыну же предлагалось найти себя в условно-речевых упражнениях с императивом don’t – картинки настойчиво готовили учеников мужского пола к роли Терминатора. Don’t break! Don’t take! Don’t spoil! Мыши ликовали. Реальность в палитре «Animal Farm» погружала нас в реальность по расписанию: три раза в неделю.
Сложно (а может быть, как раз и легко) представить, как в декорациях этой цирковой бинарности взрослелось подросткам, которые не видели себя ни на тракторе, ни у плиты, ни в любом ином контенте, который годами транслировала школьная программа, – ребятам, кому не повезло дождаться внимания вечно занятых родителей или научиться доверять учителям. Их ролевыми моделями ожидаемо становились герои и героини массовой культуры и музыкальной сцены. В том числе и по этой причине, вот уже несколько поколений подряд многим остаются близки такой домашний в гендерно-нейтральной ворсистой кофте Курт или готически подводящий глаза Брайан Молко. Кто-то даже простил Земфире концерт в Кремле после февраля 2022. А мы с мамой смотрели 1 сезон «Секса с Текилой».
Маминому интересу к новой программе про бисексуальные приключения американской фотомодели Тилы Текилы наверняка было прозаическое объяснение: завалившийся под диван пульт (телевизор висел на кухне, почти под потолком), успокаивающий голос дикторши дубляжа, удачное лишь поверхностное погружение в «прогрессивную» мультигендерную реальность все еще далекой Америки. Но факт остается фактом – в модном реалити-шоу, где эротически вызывающая звезда в ниточке стрингов искала любовь среди 16 претендентов обоих полов, мама болела за женщину-пожарную Дэни Кэмпбелл. «А что, хорошая девочка, симпатичная, работящая! Главное, что человек хороший!» – комментировала она, замешивая тесто пасхальных куличей. Пульт я решила не искать.
Сейчас, спустя много лет, отношений и других шоу, наблюдая за торжеством мышей в платках и котов в портянках в соседней России и запретами абортов в почти европейской Польше, я снова задумываюсь о важности ролевых моделей в воспитании свободного и ментально здорового ребенка. Определение «почти европейская» я использую сознательно с намерением подчеркнуть дикость необходимости женщин бороться за свои репродуктивные права в 21 веке в части света, считающей себя демократической. Я думаю о важности иметь выбор следовать ли этим ролям или нет.
О выборе не между кухней и трактором, мальчиком или девочкой, а об универсальном приоритете ценности знать себя и собой быть – человеком с позицией
Когда-то в начале нулевых, когда Тила Текила уже шла по MTV, но слова «бисексуал», «гендер», «ЛГБТ» и (упаси господи) «квир» еще воспринимались как гости из будущего, волонтеркой я ездила в Европу с группами «чернобыльских детей» – масштабных инициативах помощи беларуским семьям, проживающим на территориях, загрязненных радиацией. Районы эти часто располагались в не самых экономически и социально благоприятных частях страны, и скоро стало ясно, что для детей, попавших в программы, подобные вылазки – не только способ укрепить иммунитет, но и возможность увидеть многое, о чем упорно молчали и школа, и семья, и все наше тихое благополучное общество. Поэтому увиденное «в европах» воспринималось, как писал Сергей Кравченко, «со знаменитым беларуским подозрением» и нередко нуждалось в объяснении.
«Пабач-ка, хлопцы за рукі ідуць і абдымаюцца, як дзеўкі!» – «А, ну так гэта іхнія підары! У нас такіх няма», – как-то услышала я в одной поездке рефлексии наших воспитанников. Не успев заразить остальную шествующую в музей группу, хохот приутих под моим суровым взглядом. Экскурсию пришлось временно отложить; и, расположив коллектив на лужайке неподалеку и вспомнив о пионерском прошлом, я провела небольшое, но важное информационное собрание на тему тех самых (пока) дремучих лесов, населенных не такими уж и страшными гендерами и квиром. Помню, что кто-то даже перестал есть семки. В сегодняшней России, наверное, я бы присела за гей-пропаганду.
Каково же было мое удовольствие, когда год спустя, принимая новых ребят, краем уха я слышала, как теперь уже сами, повзрослевшие и умудренные за год, старшие воспитанники объясняли «непосвященным», что любить, встречаться и строить семью с человеком твоего же пола – не повод для шуток и тем более оскорблений. Что любовь – это личный выбор, и тут стоит решать самостоятельно.
Казалось бы, что может быть проще?… Но когда живешь в стране, где тебе настойчиво навязывают нечто под названием «традиционные ценности», а ролевые модели – либо никакие, либо очень далекие, свобода начинает принимать весьма туманные и ограниченные формы. Несмотря на то, что это нечто, при более пристальном рассмотрении, оказывается набором из шаблонов, применимых разве что для спряжений глагола. И за ними – так мало человеческого.
Не всякое, однако, разнообразие автоматически достойно похвалы.
Как и к любому другому медийному контенту, к гендерным ЛГБТ-моделям в публичном поле стоит относится критически и «пинквошинг» никто не отменял
Неудачными, например, лично я считаю новые сезоны когда-то легендарного «Секса в большом городе», где всегда уравновешенный и рациональный персонаж Синтии Никсон, в формуле отношений с небинарными Сарой Рамирес, вдруг превращается в зависимую истеричку, а тема профессионального писательства центральной героини Сары-Джессики Паркер и вовсе уходит из сюжета за кулисы бесконечного анализа оттенков постельных приключений более «актуальной» пары. Желание продюсеров идти в ногу со временем делает им плохую услугу и сериал начинает выглядеть как желание запрыгнуть в последний вагон беззубого активизма.
Совсем другое дело – лесбийская «классика» «The L-World» или более свежее реалити-шоу «Queer Eye», продолжающее несколько сезонов подряд поражать разнообразием получающих наконец видимость представителей самых разных социальных слоев американского общества, которые нередко сталкиваются с ЛГБТК+ людьми (ведущими шоу) впервые в жизни. Несмотря на порой поднятые от удивления при встрече с небинарной персоной – парикмахером Джоннатаном – брови, цисгендерные до мозга костей участницы и участники в финальных кадрах эпизодов неизменно роняют слезы счастья и благодарности. Аргументация у них при этом примерно такая же, как у моей мамы с куличами и потерянным пультом: «Главное, что человек хороший! Ну и что, что похож на бородатого мужика в платье.».
А что у нас? В беларуском медиапространстве – даже если брать независимые ресурсы – этические стандарты разговора о гендерном разнообразии все еще находятся в стадии становления. Например, в заголовке одного из выпусков программы «Без ретуши» небинарность героини эпизода, популярной художницы и певицы Анастасии Рыдлевской была противопоставлена психическому расстройству. Видимо, желая сделать название серии более броским и привлекательным, команда программы поместила небинарность и биполярность в одно семантическое поле и соединила предлогом «между». Сама художница к желтому трюку вопросов не имела, отметив в комментарии на своей странице в соцсети, что из-за такого названия «мир ютуба и его алгоритмы могут предложить выпуск тем, кому он нужен». С этим, конечно, не поспоришь. Однако этический вопрос лично для меня остается открытым: если небинарные люди сами не будут считывать связку гендера и клинического диагноза как неуместную, то стоит ли удивляться, когда отступление от гетеронормативности в среде гендерно-нечувствительных людей станет позиционироваться как болезнь?*
Женщина-пожарная Дэни Кэмпбелл, за которую моя мама болела в 2007, кстати, выиграла в шоу Тилы Текилы и стала интимной избранницей модели. Встречались они, правда, всего две недели. Но это уже другая история.
Ольга Бубич
* После публикации критического комментария в социальной сети название данного выпуска изменилось на «Я бы хотела остаться собой», что я считаю маленькой победой на пути к уважению гендерного разнообразия. Интересно также, что новое название отсылает к строке из песни на стихи беларуского журналиста Андрея Александрова — политического заключенного, осужденного на 14 лет за «измену родине». В композиции, исполняемой украинской группой «Колір», есть строка: «Пакіньце мне права застацца сабой». И в ней мне особенно нравится слово «право».
***
HUKANNE — спецпроект Gpress про жизнь ЛБК-сообщества. Мы выросли в Беларуси и продолжаем говорить о своем опыте из разных состояний и точек на карте.
